Градусник! Ртуть! Молодая санитарка содрогнулась в ужасе. Она с детства панически боялась разбитых градусников — так как ей когда-то внушили, что разлитая ртуть ядовита и опасна. Но мешкать было нельзя — надо было убирать как можно скорее, так как сейчас этой ядовитой ртутью дышали больные. Но и преодолеть свой животный страх она не могла и всё ещё мешкала в подсобке, с мольбой взирая на напарницу.
— На, перчатки-то возьми, — пожилая кинула ей пару резиновых перчаток. — Да не трясись ты, девк — у нас это обычное дело...
"Помоги, Эйдан — помоги мне преодолеть этот страх! Дай мне сил и мужества справиться..." — молилась она по дороге в палату, где разбили градусник, и всё же не могла унять предательской дрожи в руках и коленках — и с этой дрожью, боясь дышать и не попадая неверными руками, собирала блестящие шарики ртути...
Сдав смену, и придя домой после суток, она всё ещё не могла уснуть. Страх возможного отравления ртутью, страх того, что она не справилась, что она по-прежнему малодушна и эгоистична — раз так боялась — давил её даже дома. Задремать удалось лишь перед вечером — и уже в сумерках она проснулась в ужасе, с колотящимся сердцем — и, не выдержав напряжения, разрыдалась. _к_н_и_г_о_ч_е_й._н_е_т_ Страх вышел со слезами, но перестать плакать она уже не могла — теперь она рыдала от жалости к себе — и опять вспомнился Эйдан, как он умирал... Как он любил своих мальчиков — и не боялся, до последнего верил, что не умрёт...
"О Эйдан, если бы ты знал, как ты мне нужен сейчас!" — подумала она — и как только она об этом подумала, какой-то дрожащий лучик света пробежал по потолку. Возможно, этот свет был от проезжающей за окном машины или кто-то шёл с фонариком — но при виде этого света она вздрогнула, будто её прошил электрический ток; ей показалось, что свет этот не случаен и что в комнате кроме неё ещё кто-то есть.
— Кто это? Кто?! — вздрагивая, крикнула она в темноту.
— Не бойся — это я, Эйдан... — последовал ответ.
И она увидела его возле своей постели — худой, светлый и кроткий как ангел, он склонился над ней.
— О, Эйдан! Эйдан!! — рыдая, воскликнула она, — Прости меня, Эйдан — я так и не смогла стать мамой для твоих мальчиков... Прости меня...
— Полно, мой друг... Не надо плакать, не вини себя... — кротко ответил он, — Ты нужнее здесь — ты делаешь великое дело...
— Разве, Эйдан?
— Конечно. Я всё вижу оттуда — и я не забыл тебя... Ты — одна, кто не отвернулся от меня из-за моей болезни, кто был со мной в мою последнюю минуту, в мой смертный час. Ты — далёкая и чужая мне русская девочка — пролила обо мне столько слёз, сколько никто в этом мире не пролил...
— О, Эйдан, но я ведь ничего не сделала для тебя!
— Ничего? — улыбнулся Эйдан кротко. — Разве не ты была одна, кто уделял мне время — мне, глупому и неинтересному, бедному и некрасивому? Ты — красивая и талантливая, ты — начитанная и гениальная — одна была со мной, одна беспокоилась обо мне, когда я слёг и остался один, без моих мелких...
— Но, Эйдан, я несколько дней не разговаривала с тобой — когда ты заболел! О, как я казню себя за это сейчас!..
— Да, я помню. Но это не твоя вина — это я спал, когда ты заходила онлайн... Я всё никак не мог тебя застать. Когда я лежал один дома — после того, как Томми и Гарри забрала их мама — я думал о тебе, я ждал тебя, я очень хотел, чтобы ты была рядом — хотя бы онлайн... И, знаешь, я ненавидел себя. Ненавидел себя за этот кашель, за то, что я такой слабый, что не могу больше ухаживать за мелкими... И, когда просыпался весь в поту и не было сил даже переменить рубашку — тоже себя ненавидел. Ведь это я виноват во всём — если бы я раньше заметил свою болезнь и начал лечиться — я бы выжил и смог бы вырастить моих мелких...
— Эйдан, но ты делал для них всё, что мог!
— Да, я делал... Но в итоге я остался без них — и больше их не увидел... А так хотел ещё поиграть с Томми... Но в конце мне удалось поговорить с тобой — знаешь, я очень боялся, что ты опять уйдёшь... Когда я закашлялся тогда и лежал без сил, выравнивая дыхание — я думал только о том, чтобы ты не ушла...
— Я бы и не ушла никуда, Эйдан!
— Я знаю. Теперь — знаю, что ты бы никуда не ушла... И я тебя не оставлю теперь. Для меня теперь нет ни границ, ни времени, ни пространства... И всякий раз, когда тебе будет тяжело или грустно, когда ты будешь одинока и непонята — зови меня, и я приду к тебе...
Глава 14
И он начал приходить. В основном — ночью, в сумерках — и они разговаривали до самого рассвета. И разговоры эти с ним — не по-русски, не по-английски, а на каком-то понятном ей одной языке подсознания — стали одним из любимейших её наслаждений. Она отдалилась от своих друзей, даже в интернете больше не сидела. Когда ей писали в аську или куда-нибудь, она не отвечала, или отвечала односложно; встречая на улице знакомых, не видела их, и, не здороваясь, проходила мимо. Когда ей звонила мама, узнать, как у неё дела — она не брала трубку, или брала, но говорила с мамой сухо и отрывисто, говоря ей вы и прося не беспокоить по пустякам.