Огни Святого Эйдана

По отношению к близким, друзьям и старым знакомым она стала холодной и отстранённой — но вот в больнице, когда были её смены, проявляла чудеса работоспособности и чуткости к своим больным. С глазами, горящими каким-то новым, внутренним огнём, постоянно улыбаясь не кому-то конкретно, а своим каким-то мыслям, она носилась туда-сюда с утра и до ночи, возила, стелила, мыла, чистила. Ни минуты не могла она присесть спокойно — только когда уставала сильно, и когда мутило от хлора, присаживалась она на стул в своей подсобке и отдавалась мыслям — а потом опять вскакивала и бежала, даже если работы не было. Ей казалось, что, изнуряя себя физически, она скорее дойдёт до того состояния, когда ей вновь можно будет видеть Эйдана и говорить с ним — и она торопила этот счастливый миг, плохо спя по ночам и сама живя в каком-то экстазе и  полусне...

— Сядь, чайку попей! — не раз говорила ей пожилая напарница, — Что ты, девк, бегаешь-то, вся взмыленная — отдохни чудок, а то на другую смену не хватит тебя...

— Ничего, — отвечала она, улыбаясь, — Мне Святой Эйдан помогает...

И — бежала дальше. Так вечер наступал, затем ночь — и ночью она, когда в отделении гасили свет, а медсестра на посту ложилась на диван — выходила на лестницу и беседовала там с Эйданом.

В ту ночь она, как всегда, дрожа от возбуждения и недосыпа, вышла на лестницу.

— Эйдан! — негромко позвала она.

Он стоял на лестничной площадке у окна и курил. У неё перехватило дыхание от радости; ей хотелось сбежать вниз по лестнице к нему, обнять — но она боялась спугнуть видение, боялась, что оно растает — и не двигалась с места, вцепившись руками в перила.

— Ну, как ты? — спросила она его.

— Ничё дак-то... Тебя вот зашёл проведать...

— А как твои мальчики, Эйдан?

— Мальчики... — он грустно улыбнулся. — О них я всё время думаю... Хожу их, проведываю... Томми растёт — на меня он похож, сынок-то...

— Ах, Эйдан, если бы я могла! — с жаром воскликнула она, — Если бы я могла, Эйдан!..

— ...Я говорю — ты меня слышишь или нет? — донёсся чей-то резкий, знакомый голос. — Что это ты тут сама с собой разговариваешь?

Она вздрогнула. Эйдан исчез — вместо него на лестнице появилась Ира — медсестра.

— Кто?.. Я?..

— Ну не я же! Ты только что разговаривала сама с собой!

— Вовсе я не разговаривала сама с собой! — с неожиданной злостью выпалила она, — И вообще — чего пристали! Что вам всем от меня надо?!

— Дорогуша, ты на работе! Щас беги — каталку готовь, больного из пятой в реанимацию срочно...

И, подозрительно посмотрев ей в глаза, Ира вернулась в коридор. Она же, взяв каталку, направилась в пятую палату за больным — и вдруг почувствовала такую досаду, такую пустоту и лень, такое нежелание двигаться и везти кого-то куда-то, и вообще что-то делать — что захотелось просто послать всех к чёртовой матери и уйти. Везя в реанимацию больную старуху, которая охала и стонала, она уже не улыбалась, не говорила кротко и ласково "сейчас, бабуль", не бежала на всех парах — а лениво шла, не обращая внимание на стоны и переполох, не видя и не слыша ничего вокруг себя — словно её выключили. В душе её уже не было ничего, кроме злости и досады на то, что её так некстати прервали и помешали общаться с Эйданом. Она ненавидела больную старуху, из-за которой всё это произошло, ненавидела свою работу, ненавидела Иру, которая притащила её сюда — больше всех она ненавидела эту Иру, которая свалилась на неё как наказание — которая так бесцеремонно вторглась в её мир и всё порушила...

"Что вы все ко мне пристали... — думала она снова и снова, — Подите вы все к чёрту, не лезьте вы ко мне — какое ваше собачье дело..."

Хотя никто даже и не думал к ней лезть — ей казалось, что все вокруг — и больные, и врачи, и медсёстры — в заговоре против неё. Это они специально устроили всё, всю эту комедию со старухой с инфарктом посреди ночи — специально, чтобы её выследить, чтобы ей помешать! О, эта Ира, сука, давно уже следила за ней! Теперь просто нашла повод — да, повод! — чтобы влезть в самый неподходящий момент, поймать её, застукать — как будто она делала что-то плохое! Ну, разговаривала "сама с собой" — не сама с собой, а с Ним — но ведь этого же им объяснять не станешь!..

— Ах, к чёрту — к чёрту всё! — вдруг вырвалось у неё вслух.

— О чём это ты? — подозрительно спросила Ира.

— Ни о чём, — процедила она сквозь зубы и ушла в свою подсобку.

На пару часов она задремала — в шесть утра надо было сдавать смену. Сменщица опоздала на полчаса — она всегда опаздывала, и придумывала какие-то левые оправдания — то будильник не прозвенел, то автобуса долго не было... Бабе было уже за пятьдесят и она пила как лошадь — наверное, как и все люди на тяжёлой работе. Но на этот раз молодая санитарка не думала об этом. Молча сдав смену, она вышла на лестницу, глядя задумчиво в пустоту — и вдруг вздрогнула от радости. Он стоял на площадке и ждал её...

— Эйдан! Милый Эйдан! — радостно воскликнула она, сбегая вниз по лестнице, — Ты пришёл, ты пришёл ко мне опять — обними же меня, скорее!!!