Огни возмездия

– Если мы позволим Биси прийти первым, он решит нашу судьбу за нас.

– Если я позволю Кане уйти, он убьет еще больше людей, – сказал Тау, представляя, как сын вождя прожигает себе путь через горы, обращая феод за феодом в груды пепла – так же, как солдаты омехи расправились с Луапулой.

– Если мы продолжим их преследовать, то потеряем все.

Тау придержал лошадь.

– Я не могу просто так его отпустить.

– Тебе и не придется самому его отпускать, – ответила она. – Твоя королева тебе прикажет. Давай, Тау. Вернемся в Керем и сожжем наших мертвых.

Он стиснул челюсти так сильно, что заболели зубы.

– Я хотел крови, а не слез.

– Богиня это знает, и порой Она дает нам то, что нам нужно, вместо того, что мы хотим. – Она протянула к нему руку. – Скажем остальным, что решили?

Тау едва справлялся с гневом, который охватил его от необходимости отпустить Кану.

– Моя королева, поедете вперед?

Поняв, что ему нужно время, она повернула лошадь к лагерю.

– Ты скоро? – спросила она.

– Не думаю, что скоро, – ответил он и перенесся в темный мир.

ЦЕНА

Пока в Умлабе минуло всего пару промежутков, Тау несколько дней сражался с демонами. Сражался до тех пор, пока не стал терять рассудок под гнетом бесконечной бойни и страданий. Он дрался, пока его ярость не выгорела сама собою, освободив его душу от всего, чем он себя считал, оставив лишь видение мира, в котором место, где он родился, сменилось тем, где сформировалась его личность.

Вернувшись в Умлабу, Тау скорчился на земле, дрожа и потея, словно в лихорадке. Он видел демонов в каждой тени, горы окутывала мгла Исихо, из которой к нему, пытавшемуся сохранить рассудок, тянулись призрачные когти. Ему потребовалось больше промежутка, чтобы вновь почувствовать себя человеком, и это возвращение оказалось таким же болезненным, как после первых его вылазок в темный мир.

Слабый как ребенок, Тау попытался подойти к Ярости, но та, казалось, почувствовав в нем что-то чужое, отпрянула, не желая подпускать.

Тау заговорил с ней ласково, и как бы плохо ему ни было, сказал, что все в порядке, и попросил не беспокоиться, постарался утешить, чтобы она позволила ему оседлать себя.

Той же ночью, миновав остов бывшей Крепости Онаи, Тау направился к свету погребальных костров. Подъехав ближе, он различил силуэты собравшихся проводить мертвых в последний путь. В тени горного склона, освещенные пламенем, скорбящие напоминали Одаренных, чьи души мерцали под покровом.

Один из Индлову, знавших, как обращаться с лошадьми, принял Ярость, и Тау рассеянно зашагал к погребальному костру.

– Чемпион.

– Да, жрица, – кивнул Тау спешившей к нему Хафсе.

– Я рада, что вас нашла. – Ее лицо, и неловкость на нем от близости Тау, выдало ему, что это была ложь. – Не думала, что удастся найти вас в толпе. Ваша мать… она хотела бы принять участие в церемонии. Сейчас она там, с моей помощницей, и она спрашивает о вас…

– Конечно. Отведете меня к ней?

Хафса кивнула.

– Ее… раны, мы их промыли и обработали, но ей, как вы понимаете, очень больно. Я дала ей обезболивающее. Она будет уставшей, слабой, и когда все закончится, я буду вам признательна, если вы вернете ее обратно в лазарет. Я бы хотела продолжить ее лечение.

– Как вам будет угодно, – ответил Тау, испытав постыдное облегчение от того, что сможет вернуть мать жрице.

К нему подошла королева в сопровождении Ньи и служанок.

– Можно к тебе присоединиться? – спросила Циора, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Мы могли бы встретиться с твоей матерью и лично выразить ей наши соболезнования.

Не имея разумного повода отказать королеве, Тау пробормотал слова благодарности, и они вместе направились к костру. Похороны проходили на большом поле, где жители Керема прежде проводили праздники. Здесь Тау когда-то танцевал с Зури после своего посвящения, но теперь это место, заполненное людьми и телами погибших, казалось другим.

Мертвые, завернутые в выбеленные щелоком полотнища, лежали на сотнях незажженных погребальных костров вокруг огромного сигнального костра, горевшего посреди поля. Ихагу, Ихаше и Индлову стояли по стойке «смирно», готовые зажечь малые костры торфяными факелами, которые держали в руках.

Тени колыхались от зыбкого света факелов и сигнальных огней. Казалось, души погибших движутся среди тел, цепляясь за остатки жизни и с нетерпением ожидая освобождения. Три силуэта вдали были похожи на ксиддинов – два воина и шаман между ними. Наверное, они погибли при налете, и их души тоже хотели освободиться, подумал Тау, смаргивая видение.

– Она там, – сказала Хафса, и он увидел.

Мать Тау, вымытая и одетая в синюю мантию, стояла лицом к огню. Изуродованные глазницы прикрывала повязка. Она стояла, обхватив себя руками, будто в такую ночь, стоя у огня, можно было замерзнуть.

– Мама, – позвал Тау, подходя к ней.

– Тау…

– Королева идет.

Не двинувшись с места, Имани Тафари повернула к нему голову, и даже несмотря на повязку, Тау поразился ее виду.

– Королева, Тау?

– Я… я ее чемпион.

– Да, я слышала, но не верила. – Имани повернулась обратно к огню. – Что ей могло от тебя понадобиться?

Тау почувствовал, как лицо и шею обдало жаром.