Огни возмездия

Фантомы исчезли, Тау всадил лезвие еще глубже, и Ачак распахнул рот. Обожженная сторона его лица, что была справа от Тау, осталась неподвижной даже в момент смерти.

– Иллюзии – это отражения, – сказал Тау умирающему. – У них ожоги не с той стороны. – Взгляд Ачака потускнел. – А до этого я выбил топор у тебя из левой руки.

Топор, который настоящий Ачак держал в правой руке, упал в воду, и волна потащила его в океан. Глядя, как вражеское оружие исчезло в волнах, Тау выдернул свой клинок из бездыханного тела вождя, позволив поверженному противнику упасть у кромки прибоя.

– Ачак!

Это был шаман – вернее, то, что от него осталось. Худощавый мужчина вцепился обеими руками в копье вождя и стоял, покачиваясь, словно его колени готовы были вот-вот подогнуться. Шаман не видел, что его владыки не стало. Из его невидящих глаз сочилась кровь, казавшаяся в темноте синеватой, и каждый раз, когда шаман выкрикивал имя вождя, изо рта на песок лилась кровь.

– Ачак!

Тау подошел к нему, колени старика подогнулись, и шаман с глухим стуком рухнул на землю.

– Ачак! – снова выкрикнул он, когда Тау встал над ним.

– Он мертв, – сказал Тау, но шаман не слышал его из-за собственных криков, и Тау не было нужды посылать свою душу проверить, пришли ли за душой шамана и другие демоны, чтобы завершить начатое теми, кто истощил его силы.

– Демонова смерть?

Тау повернул голову на голос Тембы. Его брат по оружию держался за бок, прижимая неглубокий порез.

– Ты в порядке?

– Более-менее, – сказал Темба, глядя на океан. – У него почти получилось, у этого чокнутого ублюдка.

– У Каны? – Тау взглянул на корабль.

Он покрыл большее расстояние, чем Тау считал возможным, и был теперь примерно в ста шагах от берега и расплачивался за это. Корабль било волнами, и казалось, он вот-вот пойдет по дну. И все же Кана с двумя ксиддинскими воинами стоял на носу неподвижно, как вкопанный. Он сжимал борт с такой силой, словно хотел его сломать, и не сводил взгляда с Тау.

– Похоже, он тоже хочет умереть, – усмехнулся Темба.

– Что?

– Они не останавливаются. Он, видимо, приказал своим людям причаливать. Наверное, думает, что его отец еще жив. – Темба пожал плечами. – Для нас это хорошо. Если у них получится высадиться, мы и их тоже сможем убить.

Тау огляделся. Ксиддинов на берегу больше не было, и на корабле Каны было слишком мало бойцов, чтобы противостоять омехи, захватившим побережье. Темба был прав: если кораблю Каны удастся причалить, все, кто на нем, погибнут.

– Убирайся, не гневи Богиню, – прошептал Тау, отчаянно желая, чтобы его просьба была исполнена. – Просто уходи. – Но Кана и его судно рвались вперед.

Выругавшись, Тау подошел к телу Ачака, склонился на ним, несмотря на вспыхнувшую боль в ноге, и, ухватившись за волосы вождя, приподнял голову мертвеца. Борясь с дурнотой, Тау выхватил кинжал Стражи, некогда принадлежавший его Умквондиси, и приставил к шее Ачака.

– Э-э… ты что это задумал? – спросил у него Темба.

Тау сосредоточил взгляд на корабле и воине, стоявшем на носу. Судно было достаточно близко, чтобы четко видеть Кану и ненависть на его лице.

– Твой отец мертв, и ты тоже умрешь, если высадишься, – сказал Тау. Он не пытался кричать: в этом не было смысла. Его крик заглушил бы рокот волн, но ему и не нужно было, чтобы Кана расслышал слова. Их смысл можно было передать иначе.

Тау принялся резать, с легкостью взрезая кинжалом Стражи плоть, мышцы и сухожилия в шее Ачака. Крови было много, но благодаря драконьей чешуе все закончилось быстро, и чуть больше времени потребовалось лишь на то, чтобы справиться с шейными позвонками вождя.

– Сик, Тау… – пробормотал Темба, когда голова отделилась от тела.

Преодолевая адскую боль в ноге, Тау выпрямился. Он поднял голову вождя повыше, показывая ее кораблю, показывая ее сыну поверженного врага. И в этот момент он поверил, что действительно заслужил ужасную боль, терзавшую его тело. Но ему нужно было завершить начатое, и Тау с размаху швырнул голову в океан.

– Уходите, – прошептал он, но не Кане, потому что Кана не был на это способен, а воинам, которые были рядом. – Здесь вас ждет только смерть, – добавил он, надеясь, что они поверят.

Кана рванулся к борту корабля. Воины схватили его и оттащили назад, очевидно, подумав, что он хотел достать отрубленную голову отца из бурных вод. Кана отчаянно сопротивлялся, но не мог высвободиться, а они не собирались позволить ему погибнуть.

Но Тау знал: Кана не хотел погибнуть в Ревах и не собирался искать в воде отцовскую голову.

Тау видел ненависть на лице Каны и знал, что она завладела всем его существом. Ненависть переполняла его. Им двигала не скорбь, он не собирался покончить с собой. Кана не хотел погибнуть в воде. Он хотел плыть на берег, чтобы голыми руками убить Тау.

Что бы ксиддины ни думали о его намерениях, они крепко его держали, и хотя Тау не слышал его слов, он видел, как шевелятся губы Каны, видел, как он выкрикивает приказы своим сестрам и братьям на борту.