– Не нужно извиняться. У каждого есть свои предпочтения, – продолжил тот же голос. – Впрочем, неважно. У нас не хватает персонала. Мы только что отправили Дженни домой с простудой, и мне велели принести вам апельсинового сока и взять на себя обслуживание вашего столика.
Я поднял взгляд на девушку, сказавшую все это. У нее были полные розовые губы и синие глаза, которые были мне более чем знакомы. Глаза, которые были самым прекрасным зрелищем в этом городе. Эти глаза обладали способностью улыбаться сами по себе. Ее белокурые волосы были выпрямлены, лоб закрывала челка.
Никто из нас не произнес ни слова.
Она продолжала смотреть на меня.
Я не отводил взгляда.
Алисса.
Небо.
Мой самый сильный наркотик.
Она была прекрасна, но это было неудивительно. Не проходило ни дня, чтобы я не вспоминал, как она прекрасна. Даже в те дни, когда я доходил до того, что не в силах был открыть глаза, я помнил красоту ее тихого голоса, умолявшего меня вернуться к ней, продолжать дышать.
– Логан, – прошептала она, ставя стакан с апельсиновым соком на стол. Я поднялся со стула, она сделала шаг вперед – ко мне. Сначала я подумал, что она собирается обнять меня, прижать меня к себе, простить меня за то, что я был скотиной и так никогда не перезвонил ей. Но на самом деле она не собиралась обнимать меня. Ее ладонь была раскрыта, и когда я увидел это, то сразу понял, что она собирается дать мне пощечину. Крепкую пощечину. Когда Алисса что-то делала, она делала это в полную силу и никогда – наполовину.
Ее рука вскинулась и быстро метнулась ко мне, и я был готов к удару, которого я заслуживал. Я закрыл глаза, ожидая этого удара, но так и не ощутил ее прикосновения. Боже, как я хотел, чтобы она коснулась меня хотя бы так! Открыв глаза, я увидел, что ее дрожащая рука зависла в воздухе, в паре сантиметров от моей щеки. Наши взгляды встретились, и я заметил в глазах Алиссы надвигающиеся слезы, смятение, душевную боль.
– Привет, Алисса, – тихо сказал я. Она отпрянула и закрыла глаза. Ее рука так и оставалась протянутой ко мне, и я взял эту руку и приложил ее ладонь к своей щеке. Слабый болезненный вскрик сорвался с губ Алиссы, когда ее пальцы коснулись моей кожи. Я привлек ее ближе к себе, и мне показалось, будто все было только вчера. Ее тело было невероятно холодным, как всегда, и я согревал ее своим теплом. Ее пальцы соскользнули с моей щеки, и она обвила мою шею руками, обнимая меня так, словно простила за все молчание, за все пропущенные звонки.
Ее пальцы цеплялись за меня, почти впивались в мои мышцы, как будто Алисса считала меня призраком, способным мгновенно исчезнуть, если она не удержит меня. Я не винил ее – ведь я уже исчезал прежде.
Я вдохнул запах ее кожи – запах персиков.
Боже, до этого дня я ненавидел персики.
Она пахла, как те дни, когда лето уходит на покой и уступает место осени. Нежно, сладко, идеально.
«Мой чертов наркотик».
– Я скучала… – произнесла она мне на ухо.
– Знаю, – ответил я.
– Ты уехал… – начала она.
– Знаю, – ответил я.
– Как ты смел… – выговорила она.
– Знаю, – ответил я.
Ее тело напряглось, она отшатнулась от меня. Печаль исчезла из ее глаз – остался только гнев.
«А вот так уже правильно».
– Знаешь? – прошипела она, выпрямляясь во весь рост, но оставаясь все такой же невысокой. Скрестив руки на груди, она прикусила нижнюю губу. Крошечные морщинки в уголках ее глаз сделались глубже; теперь было ясно видно, что она совсем не та девушка, которую я бросил пять лет назад. Теперь она была взрослой женщиной, и в глубине ее души пылало пламя. – Я звонила тебе.
– Знаю.
Она нахмурила брови.
– Нет. Я звонила тебе, Логан. Я звонила тебе и оставила больше пятисот сообщений.
Тысячу девяносто сообщений. Я не стал поправлять ее.
– Ты исчез. Бросил меня. Нас. Келлана. Ты бросил нас всех, – сказала она. – Я понимаю, что тебе нужна была передышка, но ты бросил меня. После всего, что мы прошли, после всего, что случилось, ты бросил меня наедине с этим.
– Я лечился. Я прорабатывал то, что было между мной и моей матерью, я прорабатывал то, что было между мной и тобой, и да, я был в полном раздрае, но мне просто нужно было время.
– Я дала тебе передышку, но ты продолжал где-то шляться.
– Ты названивала мне каждый день, Алисса. Это не называется «дать передышку».
– Мы с Келланом спасли тебе жизнь, и мы думали, что ты вернешься. Я звонила тебе каждый день, чтобы дать понять: я здесь, я жду. Я думала, что ты вернешься ради меня. Ради нас.
– Нельзя спасти человеку жизнь и ждать, что из-за этого он вернется к тебе, Алисса. Тебе следовало бы это знать после того, что произошло… – Я прикусил язык и умолк, но не мог взять обратно свои слова. Она знала, что я собирался сказать. «Тебе следовало бы это знать после того, что произошло у тебя с твоим отцом».
– Это было жестоко.
– Я ничего не сказал.
Она качнула головой.
– Конечно, ты ничего не сказал, но все равно было сказано слишком много. – Ее голос сорвался. – Больше пятисот сообщений – и ни одного ответа.
Тысяча девяносто сообщений. Я по-прежнему не поправлял ее.