Огонь и агония

…У кого-то сейчас может сложиться мнение, возможно, что я это все напридумал, измыслил себе, типа просто вчитал смыслы в текст, которых там и не было. Ну, просто вот описана такая история, и так все понятно, нечего так обобщать. Но, видите ли… Хороший рассказ — это всегда притча. Просто неназойливая. Произведение искусства тем совершеннее, чем оно многозначнее, чем больше смыслов в нем раскрывается и чем многообразнее его можно толковать — без натяжек и бреда, разумеется. Разумные люди понимали это давно.

Лондон страшно страдал и жаловался, что критики видят в его произведениях только приключения, сильные характеры и кровь; и не видят того смысла, того значения, которое там содержится. В последние годы жизни он писал об этом открытым текстом, он жаловался друзьям. Его все больше считали таким отважным романтиком и приключенцем, певцом сильных личностей и первопроходцев. А он ведь, как многие талантливые и энергичные самоучки, был очень образованным человеком, очень много читал, много передумал, имел свои философские взгляды.

В известном своем очерке «Как я стал социалистом» Джек Лондон рассказывал, что с юности был ярым индивидуалистом: он был силен, энергичен, храбр, брался за любую работу, и считал, что право сильных — это справедливый закон жизни. А потом, бродяжничая по дорогам Америки, увидел других людей: они тоже были сильными и храбрыми, но тяжелая жизнь высосала всю их силу и выбросила на обочину.

Я думаю, самый сильный, самый глубокий, вот проникающий в самые глубины души рассказ об ужасах бездушного, машинного, бесчувственного капитализма написал Джек Лондон — «Отступник». Это великое произведение. Раз прочитал — уже не забудешь. И ни с чем не перепутаешь. Несчастный мальчик, пошедший работать на фабрику в семь лет, и с тех пор всю жизнь встававший в пять утра, евший впроголодь, живший в нищете, содержавший к восемнадцати годам на свой заработок семью — мать, брата, сестру; всю жизнь — по десять часов в день, изматывающий беспрерывный темп работы, однообразной, бессмысленной; затемно ушел из дому и затемно пришел. Изуродованный этой работой, тощий, сутулый, узкогрудый, волочащий ноги, похожий на истощенную больную обезьяну. И вот он однажды заболел — и впервые в жизни две недели ничего не делал: лежал и спал. И, придя в себя, стал считать: сколько же он движений сделал в этой потогонной нечеловеческой системе работы, что высшее наслаждение — отдыхать не шевелясь. Ему восемнадцать лет — он уже старичок. И эти сотни миллионов движений, с раннего детства, привели его в ужас. Долгожданное лакомство, которое мать обещала всю жизнь, оставляет его равнодушным. И его семья, вся его работа — у него уже нет сил испытывать привязанность ни к чему. И он уходит из дома — без денег, без еды — в никуда. И улыбается впервые в жизни. Поезд повез его неизвестно куда, начинается дорога, с адом покончено, только теперь он начнет жить — даже если ему отпущено мало дней.

На заре ХХ века капитализм был жесток, бездушен, высасывал из нищего пролетариата соки и выбрасывал вон. Какие отпуска? Какие пенсии? Какая медицина? И социализм был тогда делом святым: дать справедливый кусок хлеба работягам, дать право на человеческую жизнь каждому, не бросить подыхать на помойках больных и старых: изменить те несправедливые отношения между людьми, когда у одних поместья и экипажи, а вторые работают на них, но не могут поесть досыта. (Ну, это было за сто лет до сегодняшнего паразитизма бездельников на работягах, до господства идеологии равенства трудяг и захребетников, гениев и идиотов. Все меняется, вырождаясь со временем. Но в те времена порядочный человек не мог не быть насколько-то социалистом!..)

И тогда работавший с мальчишеских лет Джек Лондон пришел к социализму, в смысле: жизнь несправедлива к простым людям, и это уродливое здание буржуазного государства надо сломать — и построить на его месте прекрасное здание справедливого, счастливого, гармоничного общества трудящихся людей. (Ну, что из этой жизни вышло в Советском Союзе, на Кубе, в Камбодже и ряде других стран — Лондон, слава богу, уже не увидел. Но его мировоззрение честного порядочного человека полностью совпадает с мировоззрением анархокоммуниста Нестора Махно: «С угнетенными против угнетателей — всегда!»)

Так вот, умный образованный Лондон написал в 33 года, возраст Иисуса, считающийся главным свой роман «Мартин Иден». О простом парне, матросе, ставшем знаменитым писателем — и в зените славы покончившим с собой. Ну, все знают.

Ну, тема саморазрушения и самоубийства творца — тема вечная, однако мало разработанная, мало осмысленная. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал», — писал Уайльд. И себя каждый убивал, но мало кто до смерти. Смерть Пушкина как самоубийство, неясная смерть и самоистребление Эдгара По как самоубийство, дуэль Лермонтова — самоубийство в чистом виде, уход старика Толстого из дома — всю жизнь манившее самоубийство; много таких было…