Огонь и сталь (СИ)

— Если с ними валандаться, то ничему они не научатся, — недовольно буркнул Назир, в мыслях признавая правоту Цицерона. Бабетта уже натаскивает Турид, довольно способную бретонку, невысокую, застенчивую, с прямыми черными волосами и глазами цвета моря в шторм. Еще несколько пареньков были весьма способными — Ваан и Векеса, братья–близнецы родом из залива Иллиак с кожей чернее осьминожьих чернил, и Хэльвор-Тростинка, норд семнадцати лет, уже взрослый мужчина, но худой и изящный как девушка, с золотистыми локонами до плеч, кроткими глазами как у голубки и нежным голоском, созданным для пения в храме Мары. Нелегко парню жилось в родном Картвастене, норды не жалую подобной красоты у юношей. Но ничего, не одна жертва обманется его невинной внешностью и польстится на медовые речи, уж Назир такую породу знал. От того Хельвор еще полезнее Братству.

— Я столько странствовал со Слышащей, не бывал в Убежище неделями. Что изменит то, что я отлучусь на несколько дней да еще и для того, что бы заплатить долг? — при всем своем безумии и непредсказуемости шут был опаснее, чем ассасин. Желания гаера постоянно менялись, чего стоит его нытье по рулету и морковке, но убийца твердо знает, чего хочет, и отступать не намерен. Но и редгард не собирается уступать.

— Разговор окончен, Цицерон. Ты прав, нашим новичкам еще учиться и учиться, но им нужна практика. К тому же, если с тобой что-то случится, кто станет новым Хранителем? Я? Или Бабетта? Нет, мое последнее слово! И хватит об этом. Если уж так тебе не терпится пролить кровь во славу Ситиса, поговори со Слышащей когда она вернется. Она-то тебе живо мозги вправит, — а то они у тебя все извилины прямее тетивы. Редгард почти скучал по сумасбродствам скомороха, но не будут же они всем Убежищем лупить его по голове в надежде, что многострадальная крыша имперца вновь улетит к Саммерсетскому архипелагу. Несколько винных капель запутались в его усах и бороде, кашлянув, он открыл бухгалтерскую книгу, намереваясь подсчитать прибыль за последнюю неделю. Назир хотел пристроить к убежищу еще и кузницу, чтобы не приходилось каждый раз бегать в город за кинжалами. Кузнеца можно найти через Гильдию воров. Мужчина принялся шумно листать страницы, поежившись под пронизывающим взглядом Цицерона, но, слава богам, он не стал задерживаться. Каждым своим шагом выражая свое недовольство, Хранитель направился вверх по лестнице. Редгард очень надеялся, что сейчас он слезно начнет жаловаться Матушке на «плохого–преплохого» Назира.

***

Дверцы саркофага отворились с глухим протяжным скрипом, тяжелый запах пыли и цветочных масел ударил в лицо Цицерону. Мужчина отступил на шаг, придирчиво оглядывая мощи Благочестивой Матроны, едва ли не с нежностью поправил темный локон, упавший на лоб, обтянутый тонкой иссушенной кожей. Не нравилось ему, что гроб стоит на самом видном месте, Матери требовались отдельные покои, но сейчас роптать бессмысленно. Темное Братство едва не погибло, понадобится время, что бы семья окрепла и набралась силы. Цицерон не желал оставаться в стороне, пока юнцы с неуемной жаждой приключений и бьющими через край амбициями захватывают самые лучшие контракты. Их немного, основную часть сама Матушка передает Слышащей… которой сейчас нет. Имперец недовольно поморщился, стягивая перчатки и доставая глиняный горшочек с тягучими цветочными маслами. Кожа на плече Матери потрескалась и облупилась, по краям раны запеклась кровь. Намочив мягкую тряпицу теплой водой, Цицерон бережно промокнул ею израненную кожу мумии. Те нечестивцы, что посмели осквернить домовину Матери Ночи, умерли две ночи назад от горячки. Никто, даже Бабетта, не видел, что это Хранитель подлил настойки корня жарницы им в похлебку. Немного, совсем чуть–чуть, что бы прибавить яствам остроты, но им и этого оказалось достаточно. Слишком слабые, раздраженно поморщился мужчина, такие недостойны служить Ситису.

Цицерон лишь однажды видел тело Матушки в Чейдинхолле. Сухие белые кости, облаченные в тунику из серебристо-черного шелка, череп увенчан золотым венцом, усыпанным лунным камнем. Какими бы они были детьми, если бы не наряжали Мать подобающе ее положению? Тогда были кости, а сейчас — мумия, на костях еще хранятся плоть и кости, а волосы по-прежнему мягкие, словно у юной девушки. Вытерев руки, Цицерон взял гребень и с величайшей осторожностью провел по темным локонам Матушки. Тело другое… но важно ли это? Хранитель не сомневался, что перед ним — Мать Ночи. Мать никогда не бросит своих детей, как и дети — ее. Пусть сейчас в каменном саркофаге останки бывшей Слышащей Ализанны Дюпре, только душа, поселившаяся в них, имеет значение.