— Я спрашиваю тебя. Мне не важны сейчас остальные, — она почувствовала, как Хранитель напрягся. Ждет подвоха, подбирает слова. Для него Довакин сейчас незнакомка, тот, другой Цицерон знал ее, восхищался ей. Любил ее по-своему безумно. Она могла ударить его и остаться безнаказанной. А если Драконорожденная поднимет руку на нового Цицерона? Хватит ли ему смелости вернуть оскорбление Слышащей?
— Мне не нравится твое молчание, — прошептала магесса ласково и толкнула имперца в снег, подкрепив слова ударом ноги по заду Цицерона. Мужчина плюхнулся в сугроб, рыжие волосы растрепались и упали ему на лицо, проказливый ветер сорвал с него капюшон. Смех девушки капал ядом на раненое самолюбие Хранителя, — в следующий раз постарайся не задерживаться с ответом.
Цицерон, храня безмолвие, поднялся на ноги, отряхивая одежду. Деметра наблюдала за ним с легким самодовольством и едва не задохнулась от возмущения, когда стальные пальцы бывшего шута сжали ее запястья. Глаза мужчины пылали черно-золотистым пламенем, испепеляя бретонку сдерживаемым гневом.
— Будь на твоем месте кто-то другой, его кровь уже окропила бы снег, и Отец Ужаса получил бы новую жертву. Но ты — Слышащая, первая, любимейшая из детей нашей Матери, — голос имперца упал до тихого хриплого шепота, в котором слышалось дыхание ярости, — но не надейся, что я позволю вытирать об меня ноги.
Магесса вырвала руку и наотмашь ударила Хранителя по лицу. Кольцо, по которому так вздыхала служанка из «Пика ветров», рассекло кожу на скуле Цицерона, ранка задымилась на морозе. Бледная кожа на руке магички окропилась кровью, блеск кольца скрылся за напоенным солью багрянцем. Не отрывая пронзительного взгляда от невозмутимого лица имперца, девушка слизнула его кровь с украшения. Губы Хранителя дрогнули, он глубоко вздохнул и коснулся рукавом окровавленной щеки.
— Хранитель — священная должность в Братстве. Но не думай, что только поэтому ты на особом счету, — острый язычок магички обвел контуры ее губ, они заалели ярче, словно бутон горноцвета. Повернувшись спиной к Цицерону, она неспешно направилась прочь. Ветер испуганно притих, и небо осыпалось крупными снежными хлопьями на спящий Данстар. Деметре с трудом удавалось сохранять спокойствие, хотелось сжечь весь этот поганый городишко вместе с жителями! Вытирать об тебя ноги, Цицерон?! Ничего, скоро ты сам добровольно послужишь тряпкой для ног Довакин!
***
Озноб сменился мучительным жаром, горло саднило, словно он иголок наглотался. Онмунд сжался на постели, обхватив плечи руками в пустой попытке унять дрожь. Пересохшие губы истрескались, язык отяжелел и не помещался во рту, при каждом вдохе в груди бурлило, а судорожный кашель обжигал внутренности. Маг вцепился отросшими клыками в подушку, удерживаясь от стона. С трудом сев, юноша прижался горящей щекой к холодному камню стены, который накалился от прикосновения северянина буквально за несколько мгновений, и колдун с глухим рыком повалился на спину. Жажда рвала ему глотку, а пламя, так сильно пылающее в крови, испепелит его, сожжет дотла… Онмунд потянулся к стоящему на тумбочке кувшину, но неловкие пальцы лишь царапнули по горлышку сосуда, который сорвался с края тумбочки и тихим скорбным звоном разлетелся сотней черепков. Он был пуст, норд выпил остатки воды еще утром. А сейчас… день, ночь, вечер? Время потеряло свой счет, оно просто текло неумолимо и равнодушно, огибая одинокого мага, заточенного в умирающем ковене вампиров.
Холод окатил его вязкой ледяной волной, и Онмунд попытался укрыться овечьей шкурой, но в руках не осталось силы. Маг безвольно откинулся на постель, прикрыв глаза. Из алого марева ему навстречу ступила Деметра… и пропала в черном густом тумане, взглянув на прощание гневно, с ненавистью. Пересохшие глаза будто полоснуло лезвие. Его жизнь сейчас не более, чем огонек свечи, который может погибнуть от легкого сквозняка, небрежного взмаха призрачной длани ветра… а он лишен даже того, что бы увидеть жену перед смертью. Он хотел позвать ее, прошептать родное любимое имя, но с губ не сорвалось ни звука. Лица отца, матери, братьев и сестры кружили вокруг мага безумным хороводом, смотрели на него с укором, но все молчали. Они не желали говорить с ним. Не желали знать вампира.