Огонь в темной ночи

Он был другом Зе Марии. Он мог даже оказать помощь в материальных или иных затруднениях, только нужно было ограничиться его братским, трогательным порой сочувствием, а не заставлять оказывать конкретную, да к тому же еще и срочную помощь.

Зе Мария предвидел такую реакцию и потому тут же добавил, что не собирается просить денег и никогда не станет извлекать выгоды из того, что они, к несчастью для Луиса Мануэла, породнились.

— Будь уверен, вам не придется снимать с полок тарелки. Никто не попросит у тебя куска хлеба.

Он прекрасно сознавал, что насмешливый тон делал его слова еще более обидными. Луис Мануэл, нервничая, бессознательно выворачивал наизнанку карманы халата, он хотел было прервать Зе Марию, но тирады друга лились потоком. Наконец он успокоился. Сел на диван, ссутулившись и опустив голову, и сказал:

— Я решил уйти из университета. Это единственный выход. Мне надо работать, чтобы моя жизнь обрела хоть какой-то смысл. — Исподтишка, краем глаза он следил за воздействием своих слов на Луиса Мануэла. — Надеюсь, у тебя найдется возможность куда-нибудь меня пристроить.

Луис Мануэл внезапно ускользнул в свою нору. Он напоминал свернувшегося клубочком зверька, ожидающего, что враг пройдет мимо. Зе Мария опять вскочил на ноги, словно замешательство друга доставило ему удовольствие, и, считая дело решенным, спросил:

— Когда же я, по-твоему, могу приступить к работе?

Луис Мануэл невольно повторил вслед за ним:

— Когда? — Но тут же поплотней укутался в халат, снова уйдя в себя. Ему требовалась поддержка. Ему требовалось убежище. Он провел руками по подбородку. Высморкался. — Ты отлично понимаешь, что я мог бы… Только это так трудно. В нашем мертвом городишке все трудно!.. А если бы и было легко, что бы я сумел для тебя сделать? Кто со мной станет считаться? В общем, поживем — увидим. Может быть, ты сам подыщешь себе местечко и тогда скажешь мне.

Хотя поведение друга отнюдь не было для него неожиданным, Зе Мария почувствовал, что его предали. Глаза его метали молнии. Наивная трусость Луиса Мануэла казалась ему оскорбительной.

Луис Мануэл угадывал, что с ним творится. Зе Мария абсолютно ничего не понимал. «Те, что ждут чего-нибудь от других даже без всяких на то оснований, упрямы и непреклонны». Зе Мария одержимый. Какая морока! Нет, подумать только, какая морока! «Те, что ждут чего-нибудь от других…» Отличная тема для очерка. Об этом стоит подумать. Забавно, что такая идея осенила его столь неожиданно, можно сказать, по горячим следам… Однако ему хотелось, чтобы Зе Мария был более разумным, справедливым, рассудительным. И чтобы он поскорее ушел.

— По-моему, ты зря расстраиваешься, мой милый. Ты сам признаешь, что из-за работы придется пожертвовать университетом, и тем не менее… Ты ведь признаешь это, правда? — Зе Мария повел плечами, что могло означать и согласие и презрение. — Но не кажется ли тебе, что работа заставит тебя пожертвовать многим Другим, еще более важным?

— Фамильными гербами твоей семьи, к примеру?

Луис Мануэл закрыл глаза. Он напоминал христианского мученика, смиренно глотающего оскорбление. Потом, забыв о грубом замечании Зе Марии, продолжал:

— Если ты поступишь на работу, как же тебе удастся выкроить время для занятий, для чтения книг, для создания умственного потенциала, который подготовит тебя к будущему? Чего ты добиваешься, Зе Мария? Материальной обеспеченности? Но какой ценой?! Спокойствие, спокойствие — вот девиз буржуазного эгоизма. Так убаюкивают сознание. Подсовывают под нос гнилой плод и… Ты меня слушаешь? — Внезапно Луис Мануэл почувствовал себя свободным. Он подгонял факты к идеям, делая обобщения. Уйдя от конкретной проблемы, он уже мог абстрактно решать их. Воодушевленный, уверенный в себе, он продолжал:

— Наши коллеги по университету ошибочно видят цель своей юности в беспорядочной, богемной жизни, в устаревшем ритуале средневековых традиций, в формализме привычного уклада, который представляет недурное начало для ожидающей их потом жизни укрощенных животных. И ты, так же как они, бежишь от ответственности. Они уклоняются от нее, не называя причин. Они просто не могут их выдумать. В любом случае твое отречение, Зе Мария, делает тебе еще меньше чести, ведь ты-то знаешь, чего должен требовать от себя!

— Я пришел к тебе просить работу, а не выслушивать проповеди.

Но даже эта обидная реплика не сломила энтузиазма Луиса Мануэла.

— Работу! — возмущенно повторил он. — Разве до сих пор ты не сводил концы с концами? Разве ты не стремился возместить жертвы твоих родных учением в университете, ведь это награда за все твои усилия! Мужайся, друг! Будь твердым! Держись до конца!

Зе Мария направлялся к двери. Луис Мануэл понял, что теряет собеседника, что остается один, и все его воодушевление иссякло. Снова им овладели скука, усталость, лень. Обняв друга за плечи, он сказал ему слабым и нерешительным голосом:

— Еще настанут для всех нас лучшие времена.