Читаем Огонёк в чужом окне полностью

К мам подошла простенькая с виду девушка, в руке омп держала авоську с двумя арбузами, они почти ка-гилпсь земли, улыбнулась, протянула Клавочке руку: Здравствуй, Клава! Ишь какая ты стала, с первого взгляда не признать. Здравствуй же!

Клавочка отрешенно подтолкнула меня плечом:

— Пойдем, Виктор, нам пора.

— Клава, не узнаешь, что ли? — Девушка все еще улыбалась.— Мы ж с тобой в одном классе...

— Пойдем! — Клавочка нетерпеливо потянула меня за рукав.

— Кого-то ты ей напомнила,— сказал я, когда мы уселись на свои места.

— Почему —кого-то? Сонька Подколзина. Старостой у нас была, круглая отличница.

— Тогда зачем же ты?..

— А затем! — Клавочкина губа приняла форму серпика с опущенными вниз краями.— Ни к чему мне теперь такое знакомство. Той Клавдии, что была здесь когда-то, давно уже нет и в номине. Все травой поросло...

И тут она неожиданно грустно, прерывисто вздохнула, будто вспомнилось ей что-то безвозвратно утерянное. По-видимому, так оно и было. До встречи со мной она любила какого-то парня, но мы никогда с ней об этом не говорили. Сказала, что любила, и все. И я за то, чтобы не ворошить прошлое, если оно, судя по всему, сладким не было. Обманул ее тот парень. Ее сегодняшнее поведение с бывшей одноклассницей, возможно, имеет какую-то связь с прошлым. Я постарался выбросить из головы неприятное ощущение от бестактности моей жены. Чего-то я не знаю и знать мне, видно, не положено.

Мы смотрели итальянскую кинокомедию: на экране дрались, целовались, трясли деньги в пачках толщиной с настенный численник, когда от него еще не оторвали ни одного листка; горела чья-то легковая машина, с балконов перекликались шумные женщины, а я перебирал в памяти все, что было у нас с Клавочкой днем, и нетерпеливо поглядывал на часы...

На следующий день мы познакомились с покупательницей бабушкиного дома. Это была высокая худая mniillMHit, одетни в черное, с густо подведенными бровями и никришсниими щеками.

Жиму и где, не знаете? — сказала она, входя во Л1Н1|>, 1 lu горе! Вымотала мне эта гора все печенки-се

ле it'HKiil Пока поднимешься, так глаза за уши залезут.

Они avili мод акацию, представилась:

Коиити меня просто Фрузой, к отчеству я непринятии, Фру.ш, и хватит с вас.

Они поговорила с бабушкой о каких-то бумагах, по-н»м подселм к моей жоме:

Нудь лиска, Клавдия, человек ты грамотный, а мне гуг докумонт ночмще надо переписать. Для суда, 11о|1й,|Лп|>ч11111’П, У мопи, нить, какие буквы-раскоряки?

Ним lit1 жлрки? спросила Клавочка.— В такую мору h черном,,,

Иго триур, • строго склима Фруза. Ома достала mi глубокого клрмлпл платья мспнсапмыс тетрадные липки, рл.иллдилл мх па столе ладоныо и пододвинула к Клииочке, IloMiy траур по своему счастью. Умные люки мголкоиыилли: «Не лезь в замужество за первого мп речною поперечного! Прожила ты честной девкой до шрокл лет, живи-поживай так и дальше!» Так нет, вы-

• кочилл,,, Теперь по гроб жизни буду жалеть.— Она тип.нем постучала в свой лоб.— Не подумала, за что см» периля жеил вытурила, не побоялась с ребенком

• м nui,си. lice люди виделп, как она его со двора хворо-

• munit гмллл, словно бычка, что в чужой огород полез... А я, шипii, обрадовалась, подобрала... Жили мы с ним млико, Ты его корми, пои, обстирывай, одежку-обувку ифлиляй мл свои кровные, а он что заработает — полошим и л алименты идет, половина на пропой. Чтоб ты лопнул, ;1ммй подколодный! Терпела, терпела, да и вы-i у рил л. Пл кой ляд ои мне сдался, такой?.. Вот дом по-куплю, хозяйкой буду, я ж в сараюшке жила, мало то-|||, чго каждый месяц платила за эту квартиру, так еще м с оюродом возилась задарма. Теперь сама себе хозяйкой буду. Мне иждивенцы, которые все пропивают, не нужны, убыток от них сплошной. Да хоть бы еще мужик был как мужик! А то ведь мощи ходячие. Всю районную аптеку объел: или таблетками начинялся, или водкой. Развод хочу оформить. Пускай он всю икру вымечет, поганец! Не знала ведь, что ребенок у него, туману он мне в глаза напустил, оглоед. Перепиши, Клавдия, эту бумажку, так в суде сказали, пускай возвернет все сполна, что я за два года совместной каторги на него потратила.

Клавочка добросовестно переписала «Реестр затрат на моего бывшего законного мужа, которые деньги я хочу, чтоб вернул мне сполна, по закону, до копейки, раз не достоин».

Идеальный бухгалтерский учет. Даже носовые платки учтены — два за два года по 67 копеек за штуку. Страшный суд...

Клавочка, переписывая этот реестр, откровенно смеялась, но Фруза не из тех, кого можно легко обидеть.

— Смешно? — спокойно спрашивала она Клавочку.— Молодая ты еще, глупая, потому многое тебе непонятно, а я уже всякое повидала. У бабы только к сорока годам мозги прочищаются...

Три недели нашего отпуска пролетели быстро. Мы с Клавочкой буквально блаженствовали. Бабушка нас баловала, не заставляла ничего делать: «Отдыхайте, своя работа скоро придет, успеете замориться!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее