Читаем Огонёк в чужом окне полностью

— Как это понимать? —возмутился я.

— Убыло бы тебя, что ли, если б промолчал, да? Не понимаешь ничего, маленький? Я здесь родилась, выросла, не хочу, чтоб меня за неудачницу посчитали.

— Меня, чго ли, стыдишься?

— Твоей работы!

— Странно. Надо кому-то и канализацией заниматься.

— Почему именно тебе?

— Потому что мне это нравится.

— Не может это нравиться нормальному человеку.

— Зачем же ты вышла за меня замуж?

— Да потому, что ты меня охмурил!

— Клаша, Витя, идите отдыхать, детки! Я вам уже постель приготовила, идите с богом, умаялись дорогой...

Юнншчка резко встала из-за стола.

Ничего, пусть сердится, я поступил правильно, нечего миг прятаться за чужой должностью. То, что я делаю, лишим нужно, н я не позволю даже Клавочке выдавать меня за какое-то начальство.

Ид ni и дом не хотелось, сейчас жена начнет мораль 4111 и I h, м го и слезы пустит в работу. Я принялся помощи. Ол Лушке убирать со стола, умостился у колонки, 4iofi иымыгь под струей посуду.

Иди к ней, Витя,—ласково сказала бабушка, MM’iivmiiiiri. моего плеча.— Иди. Все перемелется, мука Пуде г,..

I де я слышал ли слона? Перемелется... Хорошо бы.

И иомннту и пошел настороженно. Всего ожидал, но го, что сделали Клипочки... Она, оказывается, ждала меня, шагнули инеред, распахнула шелковый халатик, он сиалилен с: нее, как чешуя с царевны-лягушки. Это птершенетио, искинун руки, обхватило меня за шею, и и иыключилси из всего земного...

Оифыи глаза, я увидел перед собой низкий белый ноголок н не сразу понял, где нахожусь, день сейчас или ночь, бабушкины окна были густо заставлены нпегами и горшках.

Клаиочка спала, повернувшись к стене, ее халатик шк н опален лежать на белой тканой дорожке.

U\ диермо покашляли, потом постучали. Я подтянул и|им1 гыию до горла и громко сказал:

Мходите, пожалуйста!

(.начала послышался запах поджаренного теста, по-Iим пояиилась бабушка с большущей тарелкой пирож-h « »и Держа тарелку, она наклонилась, подняла Клавоч-кни халат, легонько встряхнула его и повесила на спин-к\ кронаги. Потом пододвинула к нам поближе табурету и поставила на нее тарелку.

Поешьте, пока горяченькие. Хорошо поспали? Ну •VIпни Оогу, А сейчас я молочка вам принесу, соседский мальчишка передал. Теперь каждый день парное молоко у нас будет. Так что наберетесь вы тут здоровья, отдохнете хорошо.

Когда бабушка вышла, Клавочка сладко потянулась, повернулась ко мне, обняла, засмеялась:

— Никак не могу проснуться...

Я зарылся лицом в теплый уголок между ее плечом и шеей, замер. Всю жизнь бы так...

В дверь снова постучали.

— Можно! — крикнул я, отмечая бабушкину тактичность.

Она внесла кастрюлю с оставшимися пирожками, налила нам молока в стаканы, сказала ласково:

— Пейте на здоровье, детки! И пирожки не жалейте, завтра свежих нажарим, ешьте, милые вы мои!

Я поймал ее руку:

— Спасибо вам большое, бабушка.

Она улыбнулась, положила руку мне на грудь, легонько похлопала по ней.

— А о ком же мне еще беспокоиться? Дай вам бог здоровьица!

Вечером мы отправились в летний кинотеатр: Клавочка не захотела откладывать на завтра, ей захотелось немедленно показаться здесь в новом платье, длинном, до пят,—не поймешь, какого оно цвета.

Повертевшись у зеркала, она пристроила на голову шляпу.

— Королева Марго, и только! —засмеялся я.— Сногсшибательная особа!

Бабушка удивилась:

— А шляпа-то зачем? Солнца нету, прятаться от чего? И туфли бы надо без каблучков, намаешься ты с ними, внученька.

— Ничего вы, Буба, не понимаете! —отозвалась Клавочка, не отрывая взгляда от зеркала.— Каблуки должны выглядывать из-под платья, это красиво. А Н1ЛММЛ мое дело.

Му как знаешь! А все ж тапочки возьми в газетку,,.

Клппочка поморщилась:

Я же говорила тебе, Витя, что здесь все так... Босиком, п обувь и газете под мишкой...

(¡темнело как-то сразу. Казалось, что если погаснут лиммочкм на редких столбах, то придется идти на «имущ, е протянутыми вперед руками. Да и от лампочек толку мило: глубокие колпаки отражали свет только на небольшие кружки под столбами.

.Чито еиетопое сияние заливало летний кинотеатр — продол гошггую площадку, обнесенную высокой каменной стеной, ее уже успели оседлать мальчишки с запят-ниннымн и.шестыо коленями.

11.1 кинобудки, которая возвышалась как стороже-мнм пышка, неслась танцевальная музыка. В широко рнеппхпутий вход были видны разноцветные скамьи из реек, без си инок.

Клииочку оглядывали, изучали, она была одета не инк псе здесь,— возле кинотеатра толпились девушки в мммм юбках, в брючных костюмах, но такого длинного мятья да еще шляпы в придачу не было ни у кого; вероятно, местные модницы посчитали, что к ним в деревню привезли заморские новинки.

Я забавлялся тем, как моя жена, томно повиснув на моей руке, ни на кого не смотрела, всем своим видом покалывая, что она здесь птица залетная и ей трудно помять, как можно постоянно жить в этакой глухомани.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее