Огонёк в чужом окне

- Надо, надо, поедемте,— поспешно согласилась бабушка.— Прямо вон туда!

Клавочка, страдальчески морщась, шла рядом с коляской по расползающемуся под ногами гравию, боялись, видно, за свои лаковые босоножки. Я советовал обуть в дорогу что-нибудь попроще, не послушалась:

♦ Так на меня ж там из каждой дыры глазеть будут!»

Мать не разрешила ей взять с собой ни одной старой иещи: «Я там почти нищенкой жила, из тряпья не вылепит, так хоть ты, доця, пыль в глаза пусти: завидуй, деревни!»

Оранная философия...

Мы свернули на утоптанную тропинку, пересекающую луг со скошенной травой. Стожки были еще зеленые, а луг вокруг поблек, покрылся жесткой рыжей ще-

I иной.

Клавочка пропустила свою Бубу вперед, и она заша-шла так размашисто, что мы еле успевали за ней.

Погодите! — попросила Клавочка. — Что это мы— ми пожар несемся, что ль? — Она сняла с цветов мокрую газету и вместе с тряпочкой, которой были обернуты корни цветов, швырнула в придорожный куст.

Да ты что? —всполошилась бабушка.— Разве ж 1/1 к можно? Люди прибирают тут с метелками... А мы...

II тряпочка хорошая, послужить еще может.

— Если никто не будет сорить, за что ж тогда деньги уборщикам? — Клавочка надула губы.— Я же не во дворе... И не в комнате...

Бабушка не ответила, полезла в кусты, достала бумагу, скомкала ее и сунула в коляску между нашими чемоданами, а тряпицу разгладила на приподнятом колене, взяла за уголок и понесла так, сушила на ходу.

Мы долго петляли по улочкам, неровным и узким, выйдут навстречу друг другу две машины — одной придется пятиться.

— А вон и мой домишко! —обрадованно сказала барашка, будто давно не была дома.— Вон он... какой У М£НЯ.,.

На крыше небольшого, побеленного известью дома, выглядывающего из-за густой зелени, торчала высокая антенна, большая и неуклюжая, похожая на наспех сбитый деревянный крест.

— Сынок смастерил,— пояснила бабушка.— Давненько... А телевизор купить так и не собрался... Мать небось жалеет, что переехала в город?

Клавочка приостановилась:

— С какой стати ей жалеть? У вас только летом и хорошо. А то грязища, до колен увязнешь.

Бабушка тихонько засмеялась:

— Так ведь грязь-то наша, не чужая!

Она толкнула калитку, пригласила:

— Входите, пожалуйста, мы дома!

Ко мне, гремя тонкой цепью, подскочила рыжая собачонка с хвостом-веером.

Я отпрянул, бабушка успокоила:

— Не бойся! Рыжик, ты чего это пугаешь нас? — Она склонилась, погладила собаку.— Хороший ты мой песик, соскучился, да? Один весь день... Приходится привязывать. Отпустишь — он как шальной по чужим огородам носится, неприятностей от соседей не оберешься. Жалко на привязи держать, так сам виноват*, шустрый больно. Рыжик! — Она снова погладила собаку,— Хороший ты мой!..

I) уютном дворике много цветов. А георгины величи-ш>/1 с доброе блюдце.

— Да, цветник у вас,—сказал я с уважением.

— Л как же без цветов? Это я люблю.— Бабушка подсунула под красный георгин растопыренные пальцы, ей, индно, хотелось подержать этот цветок. — Как они без меня останутся? Уход нужен с сердцем... Полить вопрем и, бурьян выдернуть, чтоб не забивал... Живые цель они, любовь к себе должны чувствовать. Как чело-иск...

Я поставил коляску возле стола, вкопанного в землю под акацией. Три скамьи, окружавшие стол, тоже вкопаны и выкрашены п темно-голубой цвет, недавно выкрашены, »то ааметно. Дворик вацемеитирован, чисто подметен, собачья будка — маленький домик под черепичной крышей, с круглой дырой-входом, как у скворечни. Но всем чувствуется заботливая хозяйская рука.

— Сколько вам лет, бабушка? — спросил я, понимая, что мой вопрос сейчас как бы и ни к чему, неуместен.

~ Семьдесят третий пошел. С рождения Христова. Сгири...

— - Л кто вам помогает хозяйничать?

— Никто. Сама управляюсь, в шею никто не гонит, сколько осп. силы, столько и... Помаленьку, потихоньку, оно скучать некогда.