Огонёк в чужом окне

Где твое и мое колечко В самородках лежало. А над...

А над нами какое небо!

Восторгайся, благодари...

— Хватит с тебя,— помолчав, сказал Пепор.— Ну как?

Я молчу.

— Как стихи, спрашиваю?

Я делаю вид, будто обдумываю, потом тянусь к его уху:

— Машину ему предок купил, или он ее по лотерейному билету выиграл?

— Какую машину? — недоумевает Пепор. Он достает из кармана что-то похожее на бабий фартук, цветастое, с тесемками, и вытирает шею.

Я отвечаю самым серьезным образом:

— А ту, что в прошлом году возле нашего общежития стояла, помнишь, в крапинку?

— Пошел ты знаешь куда?

— Примерно догадываюсь...

Пепор рьяно берется за работу. Знаю, он долго сердиться не будет, он парень добрый, покладистый. Я перед ним в неоплатном долгу: он приютил меня после демобилизации, помог на работу устроиться, водил в столовую за свой счет до моей первой зарплаты. Судьба спела нас в поезде, в одном вагоне. На остановке наш сосед, который ел только когда все спали, вышел за пином и опоздал. Видим, мчится, позеленел весь, язык высунул, не догнать нипочем. Пепор, недолго думая, возьми и дерни стоп-кран. Я, конечно, рядом. Суматоха поднялась! А тот, опоздавший, вопит: «Они хулиганы! Я не просил их кран дергать, сам успел бы, пускай теперь штраф уплачивают...»

Мы заплатили.

Идем дальше. Я говорю так, чтоб далеко слышно было: *Л ведь по закону порядочности этого типа пола-гпетси выбросить и окошко!»

Пепор тут же встает, засучивает рукава и открывает окно. Тип перетрусил не на шутку. Вагон развеселился.

Мне все проводник наш тогдашний вспоминается. Ходил он по вагону с сумкой, собирал остатки пищи. Мы думали, что для своего поросенка, а оказалось — для чужой собаки. Хозяин этой собаки умер, она и переместилась на кладбище, уж как ее оттуда ни сманивали, ни и какую. Чуть не околела там от голода. Так наш проводник поставил ей будку и подкармливал. Она уже :шала, когда он из рейса возвращается, и поджидала его на перроне.

Вышли мы из поезда вместе с Пепором, разговорились. Я признался, что не очень-то мне хочется возвращаться домой, я там лишний. Пепор тут же позвал меня и спою, теперь нашу, бригаду: «Конечно, на первых порах, как водится, ты будешь «подними да брось!», ну л остальное от тебя зависит...»

А сейчас я и трубоукладчик, и бетонщик, и арматуру инжу, и электросварочные работы знаю. В нашей бригаде кшптсрееованы, чтоб новичок быстрей набирался ума-разума, побольше вкладывая в общую копилку. У нас кого ни возьми — мастера на все руки. Поэтому соседям не кланяемся, перекуров больших не устраиваем, под рукой всегда собственные специалисты.

Петя Портянкин уехал из дому специально, чтоб побольше заработать и помочь матери «поставить на ноги» сестер — одна учится в девятом классе, другая в шестом. Отец давно их бросил. Познакомился в командировке с девушкой моложе его лет на двадцать и домой больше не вернулся, прислал жене письмо: «Извини, но я никогда тебя не любил и только сейчас, на закате, встретил свою путеводную звезду... А на детей высылать буду...» Выслал через полтора года десятку и скрылся, исчез.

Почти всю свою зарплату Пепор высылал матери, себе оставлял самую малость, питался сдержанно: «Ничего со мной не станется...»

Девушки у него нет.

«Девушки любят, когда за ними красиво ухаживают, цветы дарят, в театр приглашают, а у меня пока что такой возможности нет».

И все же Пепор как-то признался мне, что боится жениться из-за своего длинного носа: «Вдруг дочка в меня родится, кому она спасибо скажет?»

Чудак человек!..

Пот, словно что-то живое, многолапое, ползает по моей спине, хочется прислониться к какому-нибудь косяку и почесаться от души, но вряд ли это доставило бы мне удовольствие: я всего третий день работаю на солнцепеке без рубашки, и кожа моя сейчас будто горчичниками обклеена.

В рукавицах, да еще новых, работать неудобно, руки как в чехлах, брезент топорщится, а снял —мозоли набил, вдобавок и от Родионыча влетело: «Ты мне брось, Виктор, эти пижонские штучки! Рабочие руки, как и руки музыканта, беречь надо, цекы им нет».

Родионыч — это Родька, Родион — бригадир, громовержец. Он пытается сделать из нас «людей». Не у всех ребят законченное среднее образование, иные считают, что оно хорошему специалисту и ни к чему, но бригадир думает иначе:

— Середняком всю жизнь будешь?

— Так ведь мы хорошо зарабатываем, семья обеспечена, кругом ажур, с Доски почета не сходим, чего еще надо?

Родион возмущается:

— А вот скажи, что такое феноменология? А о докембрии или хотя бы о дизайне ты имеешь хоть малейшее представление?

— Подумаешь! Жил сто лет без этого и, думаю, проживу еще столько же.

— Понятно. Тебя устраивает зоологическое существование. А я не хочу, чтобы оно тебя устраивало.

Вот так будет каждый день на мозги капать, пока не выточит там дырку, как вода в камне. Одним словом, тащит нас бригадир в культуру за уши.