Ограниченная территория

По правую сторону от портрета ровно лежала маленькая книжка с мелким цветочным орнаментом. Но едва я сделала к ней шаг, в глаза ударил блик света, так что, щурясь, я глянула вправо и ахнула. В метре от меня высился застеклённый стеллаж с переливающимся сверху светильником. На полках его стояли… ну конечно, банки с плавающими внутри человеческими органами. На самом верху стояла ёмкость с разрезанным пополам мозгом. На полке под ней — также рассеченные щитовидная железа и сердце, ниже — лёгкие и так далее — все органы в порядке убывания, соответствующего их расположению в настоящем теле. Ошарашенная, я заметила точно такой же стеллаж и по левую сторону от столика — только вместо банок внутри громоздились квадратиками стёкол с высушенными на них образцами самых различных тканей человеческого организма. Кровеносные сосуды различного калибра, высушенный срез мозжечка, гортанный хрящ, тонкий эндометрий матки… Я ещё раз обратила внимание на первый застекленный стеллаж: в самом его низу застыли банки с мочевым пузырем и маткой, трубы которой до смешного странно перехватывались нитками, ведущими ко дну крышки. Без сомнения — полученный биоматериал принадлежал женщине.

Миновав мрачно возвышающиеся стеклянные столбы, полные трупного материала, я двинулась к простому деревянному шкафу у левой боковой стены. Отвращение захватывало меня всё сильнее. Превозмогая страх и тревожное ожидание того, что может ждать за закрытыми дверцами, я быстро распахнула одну из них и перевела дух — внутри на плечиках висела одежда: женские блузки, пиджаки с брюками, юбки, платья (включая моё вчерашнее жёлтое). Раздвинув вещи в стороны, я осмотрела ничем не примечательную заднюю стенку и даже постучала по ней. Ничего. Пришлось несолоно хлебавши захлопнуть шкаф.

И тут я взвизгнула, заметив в нише между шкафом и стеклянной башней силуэт. Чуть не упав, я повернулась туда и почувствовала, как постепенно успокаивается сердце. Это был всего лишь стоявший на подставке бюст манекена, безмолвную голову которого обтягивал парик с длинными прямыми чёрными волосами. На мраморно-белый лоб изваяния падала челка, а из-под неё на меня смотрели пустые отсутствующие глаза.

Я вздрогнула. В моей голове зашевелились недавние воспоминания. Вроде такой же был у меня вчера на дьявольском ужине с Химиком… Может, это он и есть?

Новая догадка, пришедшая вслед за этой, поразила всё моё существо, пригвоздив к полу ледяной сталью ужаса. Вдыхая и выдыхая пропахший воском смрад, я прижимала руки к груди, стараясь успокоиться и переварить страшную истину. Медленно, шаг за шагом, я заставила себя вернуться к портрету Илоны Правкиной, чьими останками и пожитками был заполнен сей импровизированный склеп — последнее место упокоения несчастной.

Наверное, он приходил сюда почтить её память…

Руки сами собой взяли со столика книжку. Её твердая обложка была представлена малиново-фиолетовой россыпью цветов на белом фоне. В правом верхнем углу находится пустой белый прямоугольник с четырьмя горизонтальными строчками, над которыми шла завитушками надпись: «The Note».

Пальцы мои дрожали, перелистывая заполненные аккуратным бисерным почерком страницы. Иногда сплошной текст перемежался датами — перед тем, как сделать очередную запись, владелица дневника указывала число, месяц и год, подчеркивая цифровую комбинацию снизу. Судя по первой дате, Илона начала вести свой дневник с шестого декабря две тысячи одиннадцатого года.