Огрызки эпох

Шенигла поднялась на сцену, медленно взмахивая руками — «крыльями», сделала полный оборот вокруг своей оси, распушая перья платья и затянула старинную славянскую песню о спешащей в родимый край перелетной птице. Беспрестанно поднимавшие тосты зрители не отличили ее от жены судьи. Они не обратили внимания на сияющую белизну ее лица с естественным румянцем на щеках, не заметили, что глаза, шпионски поглядывающие на них из маски, ярко-зеленого, а не карего цвета, что нос певицы короче и легче греческого носа Лукреции, что малиново-розовые губы длиннее и тоньше, талия стройнее, а голос… Наперебой почтенные господа вслух удивлялись тому, что мадам Скалкина доселе скрывала от широкой публики свой талант оперной дивы, и восхищались ею, чувственно вздыхая. На бис Шенигла исполнила несколько испанских арий, не иначе как выуженных из мыслей церемониймейстера, и собственной персоной судья Порфирий Скалкин, коренастый человечек в костюме турецкого султана, вытиснувшийся из разноцветной толпы, предстал перед ней с разинутым ртом. Она воспользовалась подставленной им рукой, чтобы спуститься по узким ступенькам, и подвела его ко мне.

— Глубочайше прошу извинения, щедрый султан, на весь вечер я ангажирована мсье пиратом, — широко улыбаясь, произнесла Шенигла глубоким низким голосом.

— Опомнитесь, я вам не позволял таких вот вольностей, — надул щеки судья.

— Вы, видимо, ошиблись, — Шенигла сняла маску и подарила ее Скалкину.

— Простите, я вас принял за свою жену. Примите мои извинения, — натянуто улыбнулся судья, вглядевшись в ее лицо.

Он поклонился Шенигле и мне, отступая.

«Ну и плут портной! Городского судью не побоялся вокруг пальца обвести», — забормотал он себе под нос. — «Клялся сшить одно павлиновое платье, а настрочил их кучу малу».

— Беру обратно свои слова о том, что голод во мне окажется сильнее возвышенного чувства любви при свидании с такой женщиной, как ты, Шенигла, — говоря медленно, словно от крайнего удивления, я повел ведьму на полонез.

— Мне лестно слышать разбитые на капли излияния твоих растрепанных чувств, — артистично улыбнулась она. — Были бы они правдивыми.

— Мне странно до невозможности, что ты не веришь мне. Разве можно обмануть ведунью? А стало быть, и пробовать не следует.

Весь танец Шенигла держалась со мной прохладно и безмолвно. Потом сменила гнев на милость и принялась умасливать меня сладкими речами в «антракте для усталых ног», который объявил Пыжиков. На сей раз городничий нарядился Бахусом. Веселый и румяный, опутанный шерстяной виноградной лозой, он разливал гостям вино.

— Так ты согласен стать моим возлюбленным на сотню лет, а то и лет на двести? Или тебя пугают сроки? — загадочно откинув голову, Шенигла обняла меня за шею.

— Согласен, — выправленным голосом ответил я. — Меня уже ничто не пугает.

— Так обними меня, поцелуй.

— На виду у всех, пташечка? Это неприлично.

Но тут же я прижал Шениглу к груди, сминая перья ее платья, и крепко поцеловал в губы. Мне казалось, что она искрит могущественной силой, что я чувствую ее неукротимую мощь, и не могу сдержать, и сам сгораю в адском пламени ее пропащей души. Я не любил ее, а только до промозглого ощущения в сердце боялся, вопреки недавним собственным словам.

— Ты оправдал мое доверие, Игнатьич, — длинные пальцы ведьмы, бархатные от материала перчаток, приподняли с моих плеч шнурок, на котором держался оберег.

— Моя добыча! — неожиданно для нее я оскалился, не стесняясь показать клыки. — Даже тебе ее не отдам.

С кислой улыбкой Шенигла уступила и взяла меня за руки.

— Воле атамана я обязана покориться, — с хитринкой улыбнулась она.

— Я не ослышался?

— У упырей отменный слух.

— А что с Демьяном сделаешь?

— Демьян и станет долгожданным пированьем твоим, Игнатьич, — по-птичьи защебетала Шенигла. — Я дам тебе могущество и силу, коей ты не ведал. Упырям нужен новый атаман — молодой, разумный, то бишь, ты, дружок.

«Они что, сговорились обе? Или сегодня всех жителей волшебного края беспокоит единая навязчивая идея об убийстве Демьяна Чепурных?!!»

— Почему ты задумала свергнуть атамана? Чем он тебе не угодил? Иль оскорбил тебя до мстительной обиды?

— Всему свое время, Игнатьич. Всем, кто живет на белом свете или во тьме ночной, на роду написана кончина. Демьян увяз в трясине лет. Он бытует прошлым, отвергает перемены. Он не умеет и не хочет принимать иные правила игры. А ты готов играть по новым правилам, менять свой мир. Не один век я помогала Демьяну, и вот его время вышло. Совсем он обезумел. Меня не слушается, все по-своему пляшет. Не могу доверять ему как прежде.

— Подумать надо хорошенько над твоим предложением. Подсчитать нюансы. Дай мне пару дней.

— Смотри, Игнатьич, — погрозила пальцем ведьма. — Я дважды не прошу. Не послушаешь меня, я долго ждать не буду твоего ответа. Другого выберу дружка.

— Я буду скорым на решенье, — тихо сказал я.

Шенигла отвернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Я последовал за ней, и она резко остановилась, обернулась. С лица ее сошла блистающая свежесть, она выглядела сильно уставшей.