Огрызки эпох

— Почитай свою добычу уплатой за труд. Но знай меру. Сила тебя не покинет, не тревожься попусту. Мои чары пребудут с тобой и духи леса — мои усопшие друзья и родичи пособят в нужде, — Бажена спустилась на отмель, разбивая водное зеркало белоснежными копытами. Она взяла зубами шнурок оберега и накинула его на мою шею. — Я избираю тебя, Тихон, Хранителем дивного края. Сбереги мою тайну от всех. Не вздумай кому о послуге обмолвиться. Беды не минуешь.

«Вот о каком пожизненном рабстве меня предупреждала Шенигла».

— Доверие ваше, сударыня, мне льстит, — я рыцарственно подтянулся, — и все равно не пойму хоть тресни, в чем заключается моя работа. Каких свершений вы ожидаете от покорного слуги, окромя еженощного недоедания?

— Работа тебе не пыльна и не тягостна предстоит, — Бажена сморгнула с ресниц зеленые капли. — Понавезли сюда люди созданий из сопредельного мира, а они меж собой жить в ладу не умеют. Нет — нет, да устроят побоище. Моих слов они не послушают, а ты как прослышишь о битве, прибежишь, разгонишь всех, покусаешь зачинщиков, и угомонятся жители волшебного края. Супротив упырей они всегда рады сплотиться. Вы для них — первая угроза.

— Что же, мне вечным пугалом быть? Моя творческая натура требует уваженья.

— А мое уваженье для тебя ничего не значит? — Бажена вскинула голову, заложив уши. — Поверь, Тихон, оно дорого стоит.

— Что вы, для меня это великая честь, — виновато пробормотал я.

— То-то, — Бажена вскинулась на дыбы. — Ну, будь здоров, Тихон. Осиновой смолы не нюхай. В летний солнцеворот повидаемся.

Она прыгнула в гущу зеленого тумана и исчезла. Туман развеялся в мгновение ока.

Лес наполнился привычным шумом: кричала цапля, заяц обгрызал кору ивы, тонким писком переговаривались водяные крысы. А я не понимал, разрешено ли мне съесть кого-нибудь из нарушителей ночной тишины, да и аппетит пропал от фантазий о других удовольствиях жизни.

Мне стало понятно, почему заколдованные дамочки выбирали в помощники вампиров. Очень удобно бессмертным ведьмам держать при себе нестареющих любовников для свиданий в Купальские ночи.

«А она хороша! Конечно, не настолько хороша, чтобы ради одного свидания в году вечно морить себя голодом… Нет, все же она прелестна. Что за смелые манеры, что за сила в речах!» — рассуждал я по дороге к норе. — «Пламень языческого кострища, очарование первозданного славянского естества полыхает в ней… Но лицо, дорогой Тихон Игнатьевич… лицо у нее, пожалуй, и при человечьем облике остается в некотором роде лошадиным. Да, определенно, так оно и есть».

Меня поразило, что страх перед атаманом не уменьшился, и даже возрос после моего отказа от «права первого укуса». В стае расползлись слухи, будто моя волшебная сила настолько велика, что скоро я вообще перестану испытывать потребность в пище и стану «извлекать жизненную энергию из квинтэссенции воздушной материи», как выразился мой друг — ученик Ломоносова.

Соблюдая условия договора с владычицей волшебной земли, я охотился на престарелых и немощных животных. Их невкусная кровь была лучшим средством от объедения, поскольку ее трудно было употребить в большом количестве. Я сравнивал себя с несчастным человеком, которому доктор прописал есть только сладкий перец на завтрак, обед и ужин.

Рядом с нашей норой устроила логово пара мантикор, восхитительно красивых зверей. На их броне цвета начищенного олова расплывались белые и рыжие полосы и пятна, отчетливо заметные в темноте и поглощаемые блеском на свету. Самец был темнее самки. Его масть имела больше сходства с бронзой, чем с оловом, а на короткой гриве и неподвижно нависавших над глазами костяных бровях просвечивались черные неровные полосы.

Наша дружба родилась практически случайно. Я подкармливал опасных зверей, чтобы они благосклонно относились к соседству с вампирами, и однажды они накормили меня. Расступившись, мантикоры подпустили меня к задавленному ими большерогому оленю с темно — серой шкурой, позволяя напиться крови. А спустя пару ночей мы вместе поохотились на длинношерстных косуль. После изнурительной погони мантикоры вытянулись на траве и разрешили мне прилечь между ними. Скоро я и вовсе бесстрашно поглаживал их носы, почесывал уши и играл кончиками хвостов на зависть собратьям. Из всей стаи звери только меня признали другом, а прочих вампиров они с удовольствием загоняли на деревья или скалы, сотрясая горы оглушительным ревом.

Хвостатых друзей я назвал Орфеем и Музой. Звери быстро привыкли к своим именам, но чаще я подзывал их визгом.

Рычание Музы вытряхнуло меня из теплой меховой постели. Три дня назад в семействе мантикор случилось прибавление. Заботливая мать ревностно охраняла шестерых малышей. Она не уходила далеко от вырытого в песке логова, сторожа наш дневной сон и обеспечивая сохранность скарба в наше ночное отсутствие.

— Сидите дома, — приказал я собравшимся в тоннеле вампирам. — Ждите меня. Я гляну, кто отважился нас навестить, — и без колебаний вышел на свет.