Окаянная сила

– Когда наш почтенный генерал-губернатор вдруг узнал, что посольство приближается к границам Лифляндии, он в восторг не пришел, но и не испугался. Посольство требует льгот, соответственно Кардисскому мирному договору, – пожалуйста! Но чем ближе посольство – тем наш господин Дальберг делается, я бы выразился так, задумчивее…

Всей своей подвижной физиономией Мартини изобразил не то что задумчивость, а мучительное недоумение человека, соображающего, с чего бы у него вдруг прихватило живот. Данненштерн и судовладелец переглянулись, фон Рекк смотрел на аптекаря с великим подозрением.

– И вот не далее как вчера господина Дальберга уложила в постель лютая болезнь! – торжествующе завершил аптекарь. – И эта негодная болезнь продержит его в постели всё время, пока русские будут в Риге! Бьюсь об заклад – а, Ганс? Но при этом ко мне за снадобьями не пришлют. Ставлю своего двуглавого младенца, прекрасно заспиртованного, против вашей подозрительной мандрагоры, что он проведал о царском присутствии! И не желает отвечать за последствия такого странного визита!

– Проклятый швед! – проворчал фон Рекк. – Видите, ему уже донесли!

– Он настолько ослаб членами, что сам не выедет навстречу посольству, а пошлет свою большую карету! – продолжал Мартини. – А в нее усадит подполковника Пальмштрауха и майора Ранка.

– Погодите, барон, а при чем тут, собственно, вы? – До Данненштерна дошла наконец несообразность положения. – Вы что же, собирались первым рассказать Эрику Дальбергу, что в свите русских послов заметили самого царя? И для этого так спешили?

– Разве я похож на человека, способного оказывать любезности проклятым шведам? – возмутился фон Рекк. – После того, как они отняли у нас наши фамильные владения? Мы, немецкие дворяне, живем здесь пять столетий! И не шведскому королю решать, каким количеством земель должны мы владеть!

– Вы опять затеваете опасную игру, фон Рекк! – одернул его Данненштерн. – Мало вам истории с жалобой?

Барон так глянул на купца – Алена поразилась злости, преобразившей забрызганное грязью, круглое и бледное, как непропеченный блин, лицо фон Рекка.

– Стало быть, мы, дворяне, уже не вправе подать королю жалобу?

– Вправе! Но не удивляйтесь, если вас обвиняют после этого в подстрекательстве к бунту! – резко отвечал Данненштерн. – Я вам истинный друг, барон, и я вам советую оставить всё как есть и не сердить короля Карла. Если ваш корабль в бурю пошел ко дну – надо спасаться на шлюпке, а не пытаться немедленно извлечь его со дна морского! Это может плохо кончиться – спросите хоть у Ганса.

– Сколько раз дворянство жаловалось на реквизиции шведскому королю? – спросил судовладелец. – Сразу же после того, как вас постигло это бедствие, вы посылали делегацию в Стокгольм, и ваша ошибка оказалась в том, что вы слишком доверились фон Паткулю. Вы решили, что раз он – капитан шведской армии, то ему уже и позволена любая дерзость? Вы ошиблись, милостивые господа.

– Errare humanum est, – ехидно вставил Мартини.

– Ошибаться свойственно человеку, но кто упорствует в своих ошибках? – В вопросе судовладельца была непонятная пока Алене насмешка.

– Вы считаете меня дураком, сударь? – вскинулся фон Рекк.

– Пока еще нет, – хладнокровно ответил вместо судовладельца Данненштерн. – Но вам уже тогда следовало отказаться от услуг фон Паткуля. А вы три года спустя снова доверили ему подать жалобу от имени всего лифляндского дворянства. И он столь ловко справился с поручением, что два года назад шведский королевский суд приговорил его к отсечению правой руки и головы. И пришлось ему скрываться в Швейцарии. А на вас в Стокгольме по его милости смотрят как на завтрашних бунтовщиков. Послушайте доброго совета, фон Рекк, отдохните и возвращайтесь домой. Вам нет никакого дела до царя Петра. Пусть фон Паткуль слоняется по всем европейским дворам и пытается собрать в одну коалицию всех врагов шведского короля. Ему терять нечего, его имущество давно конфисковано. А вам есть что терять.

– Мне сообщали, что он сейчас во Франции, – добавил судовладелец. – И пишет письма королю Карлу, умоляет о помиловании. Помяните мое слово – он выхлопочет себе помилование ценой ваших голов, господа дворяне.

– Если бы фон Паткуль знал, что русский царь едет в Ригу, он бы не упустил случая, – возразил барон. – А письма о помиловании – гнусная сплетня.

– Время покажет, – судовладелец не стал спорить, но по его лицу было видно – это всего лишь разумное нежелание взрослого человека дразнить обиженное дитя.

– Однако вы так и не поели! – спохватился Данненштерн. – Из-за проклятой политики я морю гостя голодом! Анхен сейчас пришлет служанок и прямо здесь вам накроют… Вот и они!

Дверь тут же распахнулась, но не служанки с подносами вошли, а, отстранив слугу, появился высокий дородный мужчина, в отороченной мехом коричневой накидке поверх черного кафтана, и его левая бровь, пересеченная давним шрамом, как бы делилась надвое.

– Троебровый… – без голоса прошептала Алена.

– Наконец-то! – Данненштерн, красиво раскинув и округлив руки, пошел ему навстречу. – Долго же вы странствовали!