Окаянная сила

Никаких дел в этом городе у посольства не было, а проторчать пришлось одиннадцать дней. Послам было проще – Эрик Дальберг обязал всех своих полковников, подполковников, майоров и прочих офицеров ежедневно наносить Лефорту, Головину и Возницыну визиты. К ним также приставили весьма порядочного и учтивого немецкого дворянина, майора Глазенапа, и шведа, капитана Лилиенштерна, которые и торчали при них неотлучно. Одиннадцать дней Лефорт с майором и капитаном обменивались комплиментами. Все старательно делали вид, что царь Петр Алексеич остался в Московии. Он же, соскучившись бездельем, принялся, по весьма похвальной, но не весьма своевременной любви к знаниям, обследовать Ригу, особо интересуясь ее строящимися по новой французской системе укреплениями. Тут-то его всерьез и заприметили…

* * *

– А вот и Девичья улица! – сказал барон фон Рекк. Двое его спутников проворчали, усмехаясь, нечто такое, чего учитель Алене еще не объяснял.

Она удивилась – в Риге имелась улица Девственниц, но в самой крепости, как раз между двумя главными городскими каменными церквами, а тут было предместье, именуемое Ластадия.

Зазевавшись, она споткнулась, и слуга барона подхватил ее под локоть. Скользкими были в весеннее время вымощенные брусчаткой улицы, зимой их покрывал снег, а сейчас – корка льда. Да и темно в придачу, хотя второй слуга нес большой фонарь на палке.

А скользить Алене было нежелательно – она ведь даже рукой не могла взмахнуть, чтобы на ногах удержаться. Обе руки были надежно упрятаны.

Рукавицы в Риге носили женщины уж совсем подлого звания, а всякая немка позажиточнее, кроме перчаток, имела на зиму меховую муфту на ленте через шею, а у иных муфты висели и на поясах. Алена оценила удобство муфты, куда можно было безбоязненно класть не только платочек, но и деньги, и сперва как бы для баловства засунула туда рябое каменное яичко. Муфта, подбитая хлопчатой ватой, была сама по себе не так уж и легка, яичко ей особой тяжести не прибавило – так там и прижилось. А зачем, для чего его с собой таскать – Алена и не задумалась. Нравилось ей пальчиками его гладкие бочки трогать, шевелить его на ходу да перекатывать. Вот и сейчас – шла да яичком забавлялась…

Потом с брусчатки свернули в переулок, где была просто утоптанная земля, и идти стало полегче. Потом и вовсе вошли в воротца малые, оказались во дворе величиной с ту комнатушку, что Алена снимала. Еле вшестером втиснулись.

– Разве сюда? – спросил фон Рекк.

– На Эльзу я больше полагаюсь, чем на фрау Матильду, – ответил ему высокий и полный молодой дворянин, который даже рядом с упитанным бароном казался внушительным. – Матильде даже издали нельзя показывать бутылку вина. А за две она продаст не то что родную дочь, но и родную мать.

– Неудачное сравнение, – заметил фон Рекк. – Как раз дочерей-то она и продала с немалой выгодой, как мать когда-то продала ее саму.

– Тише, господа мои, – и второй спутник барона, о котором Алена знала лишь, что зовут его Рейнгольдом, постучал в закрытое ставней окошко, причем постучал по-особому – сперва три раза, потом еще два.

– Фрау Хелене… – фон Рекк замялся. – Вы окажетесь сейчас в женском обществе, в обществе женщин, которых навещают мужчины… Ничего страшного, ничего опасного, прислуживать будут надежные люди, за дверью будет стоять Карл (слуга с фонарем кивнул ей ободряюще), вам придется только сесть в уголке и слушать, сидеть и слушать…

Дверь приоткрылась, на порог вышла пожилая женщина.

– Входите, барышня.

– Я на тебя надеюсь, Эльза, – сказал Рейнгольд. – Карл, отдай фонарь Якобу. Они уже там?

– Один приходил, сказал, что остальные – следом, девицам велел принарядиться, мне – никого другого не впускать. Едва его и поняли, – пожаловалась женщина. – Ушел – девицы много смеялись…

И вздрогнула тут Алена, услышав совсем рядом, в переулке, русскую речь!

– Да сюда же, сюда! – произнес молодой голос. – Тут у них и есть главный ход, а то, что с улицы, – то для видимости.

– Шею бы не сломить, – отвечал другой голос, тоже молодой и звонкий.

– Да тише ты, черт! Что тебе Франц Яковлевич толковал? Тут шуметь не изволь, тут этого не любят.

– Что они говорят? – взволнованно зашептал Алене в ухо фон Рекк.

– Что шуметь не надо, – перевела Алена.

– Эльза, возьми ее в дом. А мы пойдем, как приличные гости, что покидают приятное общество, не дожидаясь полуночи, чтобы не ссориться с женами, – сказал Рейнгольд. – Выходим, господа мои, выходим…

– Людей вдоль переулка расставить, и одного – непременно на углу, – вмешался третий голос.

– Не нравится мне тут, господа волонтеры, – объявился и четвертый.

– Тебя не спросили!

– Ступай, ступай, охраняй государеву радость!

Подивилась Алена – государевой радостью вступление государя в супружество именуется… Что же эти баламуты рассмеялись? Что их, дурных, развеселило?

Карл, входя в темные сенцы, и ее впихнул.

– Идем, прошу вас, – пригласила фрау Эльза и, высунувшись, подсказала фон Рекку с Рейнгольдом и молодым краснощеким дворянином: – Да прикрикните же на меня, господа мои, за то, что я вас не впустила и отправила искать удовольствий в другое место!