Окаянный император. Роковое путешествие

Дорога от Нерчинска через Читу и Верхнеудинск до Иркутска запомнилась разве только национальным колоритом. Это были земли, населенные бурятами. Поэтому ночевали мы в шатрах и юртах. Любовались скачками и борьбой. А в Верхнеудинске застелили дорогу от въезда в город до храма, в котором проходил молебен, ковровой дорожкой. Сделали это из-за того, что покрытия на проезжей части не было, а кормить пылью дорогого гостя очень не хотелось. Мне это напомнило, как в мое время (или, наверное, уже не мое) к приезду президента кое-где черной краской красили асфальт.

Потрясением, сравнимым с тем, что вызвала тайга, стала панорама Байкала. Я не бывал на этом озере и, признаться, с сомнением относился к описанию его красот. Зря! Байкал завораживал. Он раскинулся до самого горизонта. Величественный и одновременно какой-то родной. По легкой ряби бежала дорожка от восходящего солнца. Волна лениво шевелила камушки на берегу. Этот голубой бриллиант, играющий неисчислимым количеством граней, был обрамлен зеленой оправой леса. Пока наш пароход отваливал от пристани, чистейшая вода позволяла рассмотреть дно на глубине в несколько метров. Путешествующий с нами художник Николай Гриценко лихорадочно делал зарисовки. Завороженные красотой и мощью, замолчали члены свиты. Все были зачарованы открывшимися видами.

Ближе к двум часам дня суденышко, поднявшись по Ангаре, причалило в Иркутске. Нас встречали традиционные отрезы материи цвета имперского флага, гирлянды зелени и ковры, расстеленные на улицах. Многотысячные толпы восторженных горожан заполонили обочины от берега до кафедрального собора. После молебна пришел черед знакомства с бесконечным строем гражданских и военных чиновников, а затем вручения подарков. Особенно запомнилось массивное блюдо из драгоценного металла с царской геральдикой. Его преподнесли золотопромышленники.

Куда более важным делом, с моей точки зрения, было открытие понтонного моста через Ангару. Он связал центр города с Глазовским предместьем, где начинались тракты на Москву и Кругобайкальский. Назвали переправу, естественно, Николаевской. При внешней неказистости, сооружение оказалось непростым. О его строении рассказал архитектор Владимир Рассушин.

— Прошу обратить внимание, ваше императорское высочество, каждый понтон имеет десять саженей в длину, девять с половиной в ширину. Высота двадцать четвертей, толщина днища — три вершка, а стенок-бортов — два.

— Двадцать один метр в длину, двадцать в ширину, толщина днища тринадцать сантиметров, бортов — девять, а вот высота… Четверть — это сколько? — не запнувшись, перевел я мысленно сажени и вершки в привычные величины. — Надо пометить в записной книжке, как можно скорее перейти на метрическую систему.

— Понтоны законопачены старыми смоляными канатами, — продолжил между тем Рассушин. — Подводная часть сделана из лиственницы. Между собой они соединены брусьями. Для пропуска судов их рубят, половинки раздвигает течение и проход освобождается.

— И сколько сие сооружение прослужит?

— По нашим подсчетам, не менее десяти лет, ваше императорское высочество. Лиственница, как известно, гниению не подвержена, поэтому можно не опасаться за сохранность.

— Дай бог, дай бог!

На подносе поднесли большие ножницы. Щелкнув, я перерезал ленту. Это стало сигналом для оркестра и хора. Они затянули «Боже царя храни». Гимн оказался слишком тягучим, с бесконечным повторением одних и тех же слов. До советского, а потом и российского он явно недотягивал. Кстати, надо будет дать ЦУ поэтам и композиторам. Пусть потворят на благо Отечества. Не знаю, как батюшку, а меня существующий вариант не устраивает. Я поймал себя на мысли, что впервые подумал об императоре Александре III как об отце. Медленно, но наша экспедиция движется к конечной точке, а там мне предстоит свидание с «родителями». Уж они-то отпрыска знают как облупленного. Какой будет эта встреча? Признают ли они сына? Вопросы, вопросы… Ладно, повлиять на это я не могу, не будем тратить нервы попусту.

Завершился визит в Иркутск вполне ожидаемо — военным смотром и званым обедом. Где пришлось поднять уже привычный тост: «За процветание дорогого…!» От города к городу менялось только название.

За бортом «Сперанского» вновь заплескалась речная волна. На берегах замелькали деревни и села, посещение которых превратилось в бесконечный День сурка. Караваи, молебны, триумфальные арки, восторженные жители. В итоге мне это надоело. Оставив свиту разбираться с подношениями и любоваться джигитовкой (правда, Барятинский опять не преминул поворчать, мол, опять предписания нарушаем), я переоделся в казачью форму и в сопровождении пары конвойных поехал в соседний поселок.

Дорога через тайгу заняла немного времени, и вскоре мы въехали в деревню. Залари походила на декорацию к историческому фильму. На улицах не было ни души. Не бегали даже вездесущие куры. Зато собаки, запертые по дворам, заливались от души. Похоже, все от мала до велика отправились смотреть на царевича.

— Правь потихоньку по главной, — велел я кучеру и принялся оглядываться по сторонам.