Океан и Деградация (СИ)

— Что с тобой? — знаю, как он не любит вопросы такого рода, но его настроение в последние дни постоянно в рамках задумчивости.

О’Брайен в очередной раз вздыхает, цокнув языков:

— Всё как-то… — не может объяснить своих чувств, оттого сильнее хмурится. — Мне не нравится всё это.

Ему настолько некомфортно? Быть может, пускай… Надо же ему учиться противоречить своим установкам.

— Вставай, — беру его телефон, проверяя время. Одиннадцать утра. Роббин с Эркизом наверное давно ушли. — Попытаюсь что-нибудь приготовить, — слезаю с кровати, а Дилан вновь накидывает на лицо одеяло. Не давлю на него. Так или иначе опоздает.

Умывшись и долгое время простояв у зеркала, прорабатывая мотивационные реплики, я, заручившись подобием позитивного мышления, в неплохом расположении духа направляюсь на первый этаж, параллельно опять проведав парня в комнате. Всё еще скрывается от солнца. Хм.

Мне, кстати, нравится упражнение по самовнушению чужеродных мыслей, не свойственных моему сознанию. В первое время произносить что-то позитивное с фальшивой улыбкой дается с трудом и кажется глупым, но Мэгги права: со временем привыкаешь к иному виду разговора с собой.

Даже не верится, что я взялась с полной серьезностью за реабилитацию. Это внутреннее противоречие, по мнению Мэгги, намеренно сбивает людей с толку, которые пытаются добиться перемен. Очередная жуть, связанная с зоной комфорта. Наша психика привыкает, например, к меланхолии, апатии, унынию и к способности видеть мир в серых красках, поэтому морально нам очень некомфортно начинать мыслить иначе и настраивать себя на иной лад. Будто это что-то не твоя, будто это не ты, но на самом деле тебя тормозят твои же демоны.

Я не хочу позволить своей Деградации вернуться и получить надо мной контроль. Не сейчас и не вновь.

С кухни доносится музыка. Негромкая. Я сразу понимаю, что это там находится Рубби, и потому недолго топчусь у подножья лестницы, набираясь моральной стойкости к возможным словесным ударам. Я ей… не нравлюсь, но это не повод относиться к ней взаимной нелюбовью. Просто забью болт, как выражается Дилан.

Захожу на кухню, невольно поправив растрепанные волосы. Только сейчас понимаю, что по привычке не причесалась, не сменила пижамную одежду — в общем, толком не привела себя в порядок, а потому смущенно приглаживаю пальцами локоны, опустив взгляд, когда Рубби обращает на меня внимание. Она выглядит немного лучше, чем вчера: бледная, но живенькая. Волосы идеально ровно лежат, покрывая спину, глаза подведены темным карандашом. Одета так же откровенно, думаю, это просто её привычный стиль. Короткие шорты, облегающая майка на тонких лямках. И похоже без бюстгальтера. А ведь в доме холодно.

Девушка стоит у холодильника, пританцовывает и подпевает незнакомой мне песне. На плите покоится сковородка, пыхтящая маслом. Мне… неудобно функционировать в чужом доме. Может, подождать пока она приготовит себе завтрак?

Но Рубби вдруг обращается ко мне, отвлекая от скованности:

— Ты будешь? — девушка интересуется, показав мне яйцо. — Хочу приготовить ом-лэт, — произносит со странным ударением на гласную, которой нет места в этом слове. Её профиль озаряется ехидной улыбочкой. Я понимаю, чем вызвана такая усмешка, поэтому гордо вскидываю голову и решительно заявляю:

— Да. Я голодна, — добавляю для пущего эффекта.

Рубби попыталась опять подтвердить свое мнение обо мне и о том, что я не стремлюсь вылечиться. Пусть, как говорит Дилан, идет au diable. Не знаю точный перевод, но парень часто шепчет это, когда злится, так что это точно не что-то позитивное.

— А этот тип наверху? — Рубби набивает едой руки, пихнув дверцу холодильника ногой, после чего шагает к столешнице.

— Будет, — думаю… нам придется завтракать с этими людьми, даже если Дилану этого не хочется. Лучше начинать привыкать к обществу друг друга.

— Тогда помоги, — Рубби кладет на доску для резки упаковку бекона, а мне протягивает яйцо:

— Разбей, — кивает на зеленую миску. Я беру его, неуверенно повертев пальцами перед лицом, и наверное весь мой вид кричит о том, что жизнь меня к такому не готовила. Девушка с розовой прядью косится в мою сторону, удивленно вскинув одну бровь:

— Смотри, — берет второе яйцо, придержав свободной рукой миску, и разбивает его о край, после пальцами раздвинув треснувшуюся скорлупку. Содержимое вытекает на дно. Я с интересом изучаю яйцо, попробовав повторить за Рубби, но на этапе освобождения белка и желтка что-то идет не так — и всё содержимое бухается на край столешницы, отчего девушка прыскает смешком:

— Окей. В следующий раз сделай это в миску.

— Хорошо, — киваю, принимаясь за дело. Какое-то время мы молчим. Рубби продолжает слушать музыку и иногда притоптывать ногой в такт или шевелить губами. В один момент я прекращаю чувствовать напряжение рядом с ней и хорошо справляюсь с задачей.

— Я… — Рубби привлекает к себе внимание, и я поворачиваю голову, отметив, что вид у неё какой-то недовольный. — Извиняюсь за свое поведение, — и хмурится, фыркнув. — Не стану оправдываться, — берет миску, чтобы взбить яйца. — Просто прошу прощения.