Океан и Деградация (СИ)

Моргаю, с непринуждением пожав плечами. Ей тяжело просить прощения, поэтому не стану акцентировать на этом внимание, иначе могу спровоцировать очередную ссору.

Внезапно Рубби отступает от столешницы, обронив лопаточку в миску. Тыльная сторона её ладони прижимается к кончику носа, а из ноздрей каплями начинает течь кровь. Я с хмуростью интересуюсь:

— Всё в порядке?

— Да, — девушка шмыгает, пытаясь остановить кровь, и запрокидывает голову, продолжая давить ноздри пальцами. — Выложи бекон на сковородку. Я сейчас, — просит и направляется к двери, покинув кухню. Провожаю её обеспокоенным взглядом, но лишних вопросов не задаю. Меня это не касается. Смотрю на нарезанный бекон, затем на кипящее масло на сковородке. И сглатываю, надеясь сделать все правильно и ничего не спалить.

Беру ломтик бекона и на вытянутой руке возношу над поверхностью сковородки. Бурлящее масло плюется каплями и парочкой одаряет мою кожу, отчего я вздрагиваю, выронив бекон на посудину. Масло поглощает мясо и начинает вопить, шипеть, плеваться в два раза сильнее, что приводит меня в ужас, заставив отскочить за стол. Мда… Видел бы меня сейчас кто-нибудь…

— Утро начинается не с кофе?

Ну, конечно. Конечно. Как же иначе? Поворачиваю голову, с безразличием уставившись на сонного Дилана, почесывающего ребро под футболкой. Волосы в том же беспорядке, на лице те же отметины от складок постельного белья. Почему каждый раз он оказывается рядом? Каждый раз, когда я творю какую-то дичь?

— Мы с Рубби готовим завтрак, — как бы невзначай произношу, будто бы всё идет по плану. Дилан еще секунд десять сверлит мое лицо нечитаемым взглядом, после чего вздыхает, смирившись:

— Я закончу, — и шагает к плите, уменьшив огонь. — Это задумывалось, как омлет?

— Ага, — поглаживаю запястье руки, ошпаренное маслом, и вдруг ощущаю тепло, коснувшееся спины. Оборачиваюсь к окну, со стороны которого на меня падают солнечные лучи, прорываясь сквозь ветви растущего возле дома дуба. На одной из веток висит деревянная кормушка в виде домика, внутри копошатся маленькие птички с желтыми грудками. Они издают странный писк, доносящийся через приоткрытую форточку. В углах окна морозные рисунки. Голубое небо без единого облака. Никакой черноты на горизонте спокойного океана. Теплые лучи ложатся на мое лицо. Я заворожено наблюдаю за их игрой в покачивающихся от ветра ветках, и приподнимаю ладонь, вытянув чуть вперед, чтобы свет таким же образом сочился сквозь мои тонкие пальцы. И заворожено наблюдаю, не в силах отвести глаз.

— Ты решила всё на меня повесить? — Дилан подает голос, закончив взбивать яйца. Хлопаю ресницами, оглядываясь в момент, когда на кухню возвращается Рубби в новой уже приличной футболке, скрывающую её грудь:

— О, — звучит из её уст удивленное при виде парня у плиты. — А ты не промах, — обращается ко мне, пальцем указав на Дилана. — Вон, как мужика воспитала.

О’Брайен с непроницаемым выражением лица переводит на неё взгляд, удерживая в руке кухонный нож, и Рубби пускает смешок, шутливо выставив перед собой ладони:

— Шутки шучу.

***

Ночка выдалась тяжелой. Тревожность нагнетал и тот факт, что их дом расположен близко к берегу, который почти полностью накрывали волны. Норам плохо спал по многим причинам, и одной из них была Брук. Он прекрасно знает, как серьезно её несет от большого количества алкоголя. Однажды они с Диланом потеряли её в торговом центре, когда зашли за очередной бутылкой. Девушка каким-то образом добралась до мебельного отдела, забралась под кровать вместе с подушкой и уснула. Смешно, но тогда у Норама начала просматриваться седина в волосах. Пришлось полностью перекраситься в снежно-белый, чтобы скрыть последствие испорченной нервной системы.

В эту ночь он просыпался от любого шевеления Реин. Боялся, что она решит пойти на берег, прогуляться. Такое тоже имело место быть в их богатом прошлом.

Парень приоткрывает веки, сморщившись от ослепляющего света. Повернут к широкому окну, за которым открывается вид на приятное солнечное, морозное утро. Океан спокоен. Чайки витают над голубой гладью воды, не мучая своим раздирающим криком. Норам отрывает голову от подушки, приподнявшись на локти, и долгое время приходит в себя, пробуждая разум. Будто этой безумной ночи и не было вовсе. Видишь это умиротворение за окном — и сильнее сомневаешься в событиях вчерашнего дня.