Океан Разбитых Надежд

Сейчас уже поздно думать о Люке. Его сердце разбито точно так же, как и моё. Он точно больше не хочет иметь со мной ничего общего.

И тогда я снова плачу. Бетти любезно протягивает мне платок за платком, пока слёзы градом льются из моих глаз.

Я перестала писать маме и Энн. Пока они отдыхают и работают в Соединённых Штатах, я не считаю нужным тревожить их, особенно теперь, когда истерика стала моим обычным состоянием. Бабушка, как и говорила мама, навещает меня каждые несколько дней, но она ни о чём не догадывается: Бетани помогает мне скрывать опухшие веки под тональным кремом и подводкой. Бабуля приносит последний урожай фруктов, в основном состоящий из яблок. Я не могу перестать прожигать их взглядом, пока они лежат на хрустальном блюдце.

Когда бабушка уходит, я не сдерживаюсь и бью посуду. Бет не успевает убирать осколки одного сервиза, как я принимаюсь за другой. Тогда её терпение заканчивается, и она начинает кричать на меня. Я кричу на неё в ответ, швыряя чашки в стену и выбрасывая яблоки в распахнутое окно. Бетани вновь покидает меня, а я браню её вслед так жестоко, что она, наверное, больше никогда не спросит как я, никогда не напишет доброго слова перед бессонной ночью.

Раньше я бы не позволила вести себя настолько отвратительно. Моя мама – настоящий удав, и вывести её из себя бывает сложновато. Её непрерывное молчание, её холод никогда не позволяли мне увидеть, как она ведёт себя во время истерик. И мама сама всегда стремилась, чтобы я была как можно сдержаннее. Боюсь, если бы она была сейчас дома, то не узнала бы собственную дочь.

Последней каплей для меня стала разбитая любимая ароматическая свеча. Вот я подхватываю её, а вот в порыве ярости бросаю прямо в ноги. Я вымещаю на когда-то приносящей радость вещи всю злобу, таившуюся внутри на саму себя, всю обиду, которая постоянно убивала меня изнутри. Стеклянный подсвечник разбивается вдребезги, разлетаясь по сторонам мелкими осколками.

Голова трещит от боли. Сердце то бьётся быстрее, то замедляется.дрожащими руками я собираю осколки, умоляя Бога, чтобы всё это оказалось страшным сном. Но ладони продолжают прорезать стеклянная крошка. Я собираю горсть и выбрасываю её в мусорное ведро, а стеклянную труху с трудом заметаю в совок.

Мне снова вспоминается вечеринка. Вспоминаются окровавленные кулаки, помятый костюм и неподвижное тело Мориса, и я впадаю в панику.

Тогда я начинаю винить во всём Люка. Да, его поведение на вечеринке не оправдать ничем. Его вспыльчивость привела к драке, его буянство привело к нанесению ущерба Морису. Бет рассказывала, что они разбили вазу с цветами и несколько рамок с фотографиями, и меня задавил стыд за Люка.

Я решаю, что больше ни за что на свете не поведусь с парнями, какими бы милыми они не могли показаться. Удалив все новые фотографии новой себя из сети, спрятав подаренный нотный лист подальше в шкафу и вставив наушники в уши, я надеюсь навсегда забыть лето две тысячи шестнадцатого. Музыка бьёт по перепонкам, а я делаю звук громче и громче. Латинские ритмы перебивают мысли, восточные мелодии успокаивает, а альбомы рождают новые эмоции.

Только так, спихнув вину с себя на Люка, я впервые расслабляюсь. Я принимаю горячую ванну и стараюсь не возвращаться к воспоминаниям о парне. Я выпиваю кружку чая и пытаюсь забыть долгие разговоры в кофейне. Несколько ночей подряд я засыпаю под звуки дождя, и надеюсь не увидеть во сне берег Ривер Фосс.

Всё напоминает о Люке. Что бы я ни сделала, куда бы ни пошла, мои мысли сводятся к нему одному: к его чуть грубой коже, глубоким карим глазам и горячим кончикам пальцев. Я не застаю момент, когда по щекам начинают скатываться слёзы. Вроде бы всего минуту назад я чувствовала себя лучше, чем в остальные дни без Люка, но теперь совесть разрывает меня на части.

Медленно набирая номер, я созваниваюсь с Бетани.

Это замкнутый круг, и мне некуда бежать. Я молчу, затем смеюсь, но вскоре мой смех становится истеричным, и я берусь разносить в пух и прах всё, что попадается под руку. Бет больше не пытается меня успокоить, пока я разбиваю одну тарелку за другой. Если на чистоту, я удивлена, как она вообще терпит меня.

Я обессилено падаю на диван и прижимаю к груди декоративную подушку. За последнее дни они уже впитали столько моих слёз, что их наверняка уже можно выжимать.

– Это не должно больше продолжаться, – Бет ставит локоть на спинку дивана и подпирает рукой голову. – Ты делаешь хуже только себе, мучаясь здесь дни напролёт.

Она права. Кто бы не находился рядом со мной в моменты горечи, я чувствую себя одинокой, чувствую себя потерянной. Хотя, я уже догадываюсь, к чему она клонит.

Августовские грозы хоть и не такие мощные, как июльские, но всё же не внушают доверия. Сверкая над Хантингтоном, они озаряют своим призрачным светом пустующие улицы, отражаются в прозрачных витринах одиноких магазинов. За всё это время я ни разу не узнала у Люка, как он переносит грозы, потому что сначала дулась на себя, а после проклинала его.