Океан Разбитых Надежд

– Это ужасно, – всё, что я могу сказать.

– Знаю. Иногда мне хочется изменить прошлое, хочется бежать по дороге в направлении нашего автомобиля. Я бы догнал родителей, несмотря на страшную грозу и собачий вой. И тогда я бы узнал правду.

Мне так жалко его. Но я знаю, что, пожалев, могу сделать только хуже. Детдомовцам не нужны сожаления, им нужна любовь. Искренняя любовь, которой они никогда не получали. Я постараюсь осчастливить Люка.

– А я не знаю отца и дедушку, – вырывается у меня.

Конечно, моя история ничтожна по сравнению с историей Люка. Мне кажется, что ни одна моя проблема по-настоящему не сравнится его. Но он детдомовец, и сказок со счастливым концом мне всё же не стоило ожидать.

– Правда? – Люк поднимает на меня глаза, в которых застыли слёзы, и внутри будто что-то обрывается.

– Да. Когда-то я пыталась узнать о них от бабушки и мамы, но они мало что рассказывали мне.

– Это неправильно, – говорит Люк.

Я тихо отвечаю:

– Наверное. Но сейчас это уже не имеет значения.

– Имеет, – перечит мне он.

– Почему?

– Потому что мужчина в семье – это опора, это пример дочерям. Девушка будет искать такого парня, который бы напоминал ей отца.

Теперь понятно, почему я так долго терпела жестокое обращение Акерса: я просто не знала, какими должны быть настоящие мужчины. До знакомства с Люком.

– Я постараюсь что-нибудь узнать про него с дедушкой сегодня, – заключаю я. – Всё-таки мне интересно, какими людьми они были.

– Правда никогда не умирает, Кэтрин.

Я не совсем понимаю, о чём он. Люк замолкает при одном взгляде на мой озадаченное лицо, но позже добавляет:

– Никто не может скрывать что-то вечно.

– Ты прав. Спасибо тебе.

– Нет, спасибо тебе, – он не отрывается от меня. – Если бы не ты, я бы вечно бежал от своего страха.

– Если бы не ты, я бы вечно бежала от самой себя.

Мы ещё недолго сидим в кафетерии, разговаривая обо всём на свете. Люк рассказывает мне, как несколько раз пытался рисовать, но бросал, как много раз садился за рояль и расстраивался, что у него ничего не получается. Он занимается рисованием около года, а вот на фортепиано играет почти три. Я просто не обращала внимания на разливающиеся по музыкальному залу мелодии по четвергам и субботам. Конечно, ведь мне было до Люка как до лампочки. Я рассказываю ему о фотосессиях – в частности о том, как они меня изматывают. Сохранять эмоции при себе несколько часов подряд сложнее, чем может показаться. Парень интересуется различными вещами: от макияжа до интервью для журналов. Рада, что мы продолжаем сближаться: это даёт мне надежду на будущее. На наше совместное будущее.

Мы возвращаемся в детский дом, когда дождь уже заканчивается. Вокруг так много луж, что я не успеваю перепрыгивать одну, как приходится перепрыгивать другую. В детстве меня то и дело таскали по агентствам, спортивным залам и центрам по занятию фитнесом, что у меня не оставалось времени на ребячество, а теперь я с радостью прыгаю через трещинки на плитке и верчусь вокруг Люка, как юла, что он немного растерян.

Мы прощаемся в холле детского дома: он уходит в комнату, а я поднимаюсь к бабушке, чтобы поговорить о том, от чего я так долго бежала – о прошлом. Люк сказал, что, наверное, это будет волнительно, и попал в яблочко. Как он это делает? Но его тихое «удачи» придаёт мне сил, чтобы всё-таки дойти до бабушкиного кабинета, а не остановиться у своей комнаты. Вот она, та самая дубовая дверь, за которой меня… что-то ждёт, а я и не знаю, что. Очередная ложь? Или долгожданная правда? Как бы там ни было, я снова готова на этот разговор с бабушкой.

Остаётся надеяться, что каждый из нас повзрослел и готов принять правду, какой бы она ни была.

Я без стука вхожу внутрь.

– Как прошла поездка? – я не успеваю закрыть за собой дверь, как бабушка набрасывается на меня с вопросами.

Я смотрю на неё – она как обычно возится с документами.

– Всё хорошо, – отвечаю я, не задумываясь.

Всё ли хорошо? Всё прекрасно. Не передать и часть тех эмоций, которые я могу испытать вместе с Люком.

– Он обижал тебя?

– Нет, – я подхожу ближе к столу. – Вообще-то, мне хочется поговорить о тебе.

Бабушка удивляется:

– Обо мне? – переспрашивает она, но продолжает, не дожидаясь от меня ответа: – Ты всё обо мне знаешь, Кэтрин.

Как раз наоборот.

– А что тогда случилось с твоей семьёй? Где дедушка? – тихо спрашиваю я.

Я никогда не видела его. Я вообще никогда не видела бабушку с мужчинами. Она не ходила на свидания, не посещала мероприятия. Зато мы с ней вместе ходили по соборам. Бабуля привила мне любовь к церковному пению ещё в раннем детстве.

– Я не думаю, что это хорошая идея – говорить об этом сейчас.

И такое случается каждый раз, когда я пытаюсь заговорить о семье. Я отстраняюсь и отвечаю:

– Тогда назови мне день, когда я наконец узнаю правду.

Бабушка молча смотрит на меня.

– Так я и думала, – я бросаю бесполезные попытки достучаться. – Ладно, тогда, может, тебе нужна помощь в бухгалтерии?