Океания

Кругом, в тумане, и справа, и слева двигались другие люди, видимо, те, кто покинул Мир одновременно со мной. Кто-то прыгал с кочки на кочку, жизнь их была спокойной и размеренной, с малым количеством событий, кто-то пережил столько, что осколки событий сливались в дорожки и можно было идти, еле передвигая ноги. К таким персонажам относился и я. Лица-судьбы, знакомые и не очень, те, что я помнил хорошо, и те, что, казалось, встречал впервые, тянулись обочиной вдоль моей «жизненной дороги» с обеих сторон, разглядывая меня с тем чувством-выражением, которого я заслуживал по их мнению. Одни неодобрительно качали головами, другие пытались что-то сказать, беззвучно шевеля губами, кто-то просто улыбался. Улыбчивые, увы, были в меньшинстве.

Дорога событий петляла. Требовательные, раздраженные, недовольные лица нажимали на происходящее и искривляли траекторию пути, прямые куски дороги проходили в окружении радостных и счастливых лиц. «Вот бы свободное местечко оказалось среди них», – думал я, но просветов среди лиц не попадалось нигде. Я шел уже довольно долго. Многие, параллельно мне бредущие, прыгающие и скачущие, уже упокоились в своих ячейках, я же стал замечать повторения в событиях под ногами. Вот второй раз прошел рождение, дважды сделал первый шаг, и уже задвоилось первое слово. Неужели мой путь замкнулся, так и не предоставив мне место упокоения? Может, я плохо смотрел на первом круге, отвлекаясь на эмоции и воспоминания? Я остановился на «Первой Любви», она улыбалась и что-то говорила, но губы ее все время растягивались в улыбке, и «прочесть слова» на них было невозможно. Я с удовольствием остался бы с ней, но необъяснимая сила, подобно поршню главного цилиндра, уперлась в спину и вынудила двигаться дальше. Идти становилось трудно, я начал уставать, повышенное внимание забирало остатки сил. На четвертом круге я уже просто лежал на животе, и «поршень» тащил меня, как тюленя, по событиям принудительно. Четвертый первый шаг, четвертое первое слово, четвертая первая любовь… я стал Скитальцем.

Счет на круги пошел на десятки, а со временем – и на сотни. Вокруг кипела жизнь. Появлялись новые бегуны, прыгуны, тихоходы, но постепенно все они занимали свои места, возникали новые прибывшие, затем их сменяли другие, и они упокаивались рано или поздно. Все происходило на моих глазах, другого такого же, как и я, не было, по крайней мере в поле моего зрения. Я выучил назубок все повороты своего жизненного бытия, сформированного в Мире, что позволяло мне путешествовать с закрытыми глазами и не видеть обочинные лица. Мое пребывание Здесь превращалось в рутину. «Что-то не так?» – задал я себе вопрос и тут же получил ответ от краснолицего полного мужчины, возвышающегося на моем пути солидным валуном, меняющим направление вправо: «Наконец-то заговорил, и это на шестьсот восемьдесят третьем круге. Нет, все-таки ты всегда был туповатым…» Я вдруг вспомнил его. Он был учителем математики в школе и ставил мне «неуды», даже когда я отвечал неплохо, и все из-за того, что однажды на перемене я врезался в его выдающийся живот на полном ходу и он выронил изо рта сосиску, которая и стала яблоком, точнее, сосиской раздора между нами. Он возненавидел меня, я в ответ возненавидел математику. Вот и поворот на пути. Я остановился спросить его про сосиску, но «поршень» не слишком деликатно двинул меня к следующему событию. «Недаром он был математиком, посчитал все мои круги, – подумал я. – Однако теперь ясно, что с лицами можно разговаривать, и ясно благодаря ему. Спасибо, учитель, за науку», – едва успел произнести я, как за спиной раздался вздох облегчения, и краснолицый математик с блаженной улыбкой погрузился вниз, а мой путь при этом слегка выпрямился.

«Так вот как здесь все работает», – рассуждал я, пока плелся по череде событий. Разговаривать я научился, но сейчас этого совсем не хотелось делать, и тут я вспомнил, что через несколько поворотов будет прямой участок, прямым который делает незнакомая мне женщина. Она одна среди не очень довольных лиц улыбается так, что нивелирует их кривизну. Я рванулся вперед, «поршень» остался на месте, ничего не поняв. Затормозив возле нее, я с ходу спросил:

– Кто вы и почему так рады мне?

– Я мама одной девочки, жившей по соседству с тобой. Помнишь, такая темненькая, худенькая, из дома напротив.

Я задумался, а затем спросил:

– Та, которую все дразнили Спичкой?

Женщина, улыбнувшись еще шире, кивнула.

– Все смеялись над ее худобой, только ты один, встречая ее заплаканную, говорил…

– Зато ты можешь стать балериной, а они нет, – вспомнив, закончил я. – Мне было жалко ее, но, произнося эти слова, я также издевался над ней.

– Это неважно. Она поверила в них, и это изменило ее жизнь. Дочь стала балериной, и она счастлива.

– Где же она? Хочу извиниться. – Я поискал вокруг глазами.

– Она еще в Мире, ей рано сюда. – Женщина улыбнулась в который раз.

«Поршень», догнав меня, уже основательно надавливал.