Океаны в трехлитровых банках

«…До 1833 года бордель занимал первый этаж и прикрывался вывеской магазина «Натуральные меха». За перегородкой, отделяющей бордель от магазина, на грязных простынях бывшие батрачки отдавались матерым солдатам, матросам и прыщавым гимназистам всего за пятьдесят копеек. Но в 1892 году молодой бизнесмен Джозеф Старокер, прибывший в Киев из Нью-Йорка для продвижения цементного дела, после фиаско в бизнесе выкупает все три этажа дома и открывает здесь «Закрытый мужской клуб», под вывеской которого таится первый элитный публичный дом в городе. Сюда тотчас же хлынули не только местные богачи, но и заграничные гости из Милана, Парижа и родного для Старокера Нью-Йорка.

Наибольшим успехом и спросом пользовались кокотки – особая прослойка тогдашних путан, самая привилегированная и, естественно, высокооплачиваемая. Кокотка – дорогостоящая содержанка богатого мужчины…»

В энциклопедии оказалось даже несколько фотографий девушек, работавших здесь в тридцатых-пятидесятых годах прошлого столетия.

«…В начале весны 1953 года бордель закрывают, придав общественной огласке подлинную историю заведения. Но память человеческая коротка, к тому же спустя неделю умирает Сталин – о публичном доме все забывают. Закрытие притона волнует лишь одного человека – престарелого Джозефа Старокера, который вынужден скрываться, оставив десятки безработных девушек и тысячи мужчин, готовых платить за плотские утехи».

Сегодня среда, но я снова на Подоле. Стою около дома с тем же фасадом, что и много лет назад, однако с совсем другой начинкой. Иконы на бабушкиной стене теперь кажутся мне неуместными и даже смешными. Вымолила ли моя старушка – божья коровка – грехи тех дев, что когда-то нарушали здесь заповеди Божьи? И где теперь путаны? Открылись ли перед ними ворота в рай? Или апостол Петр с демоническими глазами навсегда запер их на ключ перед кокотками?

Но память детская коротка тоже, если вы не знаете. Сегодня меня ждет приключение, которое ненадолго сотрет из моих воспоминаний имя мистера из Нью-Йорка и впишет в них имя новое.

– О, не забыла?! – встречает меня босая бабушка Оля около своего подъезда.

– Бабуль, ты что? Ковёрный день – это святое!

На асфальте, согретом жарким, по-настоящему летним солнцем, лежит узбекский ковер. Он был привезен когда-то кем-то, стоил бешеных денег, испорченных нервов… Но он того стоил! Таки достали! Именно – достали! Тогда не покупали, тогда доставали, если повезет. Со стены – на пол и обратно, из коммуналки – в отдельную квартиру, из детской – вспальню, из спальни – в гостиную – таков путь этого красочного гостя.

Я снимаю с себя платье, остаюсь в плавках и майке, бросаю небрежно сандалии под куст черной смородины.

– Готова? – спрашивает у меня бабушка.

– Готова!

Бабушка открывает кран, и из шланга большой струей начинает литься вода.

– Дай мне! Дай мне!

Бабушка отдает мне синего змея, а сама берется за мочалки и таз с мыльной водой. Ковер, который только что ослеплял своей радугой, превращается в белый от мыльной пены квадрат. Я бросаю шланг на землю и бегу на ковер. Мои ступни исчезают в белых волнах. Я падаю на живот и начинаю плыть. Наверное, океан такой…

Когда ковер уже чист, мы сидим с бабушкой на лужайке, рядом сушится этот красавец. Мы – уставшие, мокрые, но улыбки не сходят с наших лиц. Мы смеемся из-за пустяков и не можем остановиться. Нам очень хорошо.

– Оленька, все? – около подъезда стоит старуха и кричит моей бабушке.

– Да, Нюша, спасибо! Можешь забирать.

Престарелая Нюша скручивает шланг и относит его в сарай.

– Это кто? – спрашиваю у бабушки.

– Анастасия Сергеевна – наш дворник…

Старая женщина с белоснежными волосами, грустными глазами и тонким носом. Такая задумчивая… Где-то я ее уже видела!

– …Чистой души человек, – продолжает бабушка.

Определенно! Ее лицо мне очень знакомо. Я пока знаю не так много людей… Где же я могла ее видеть?

Этот вопрос мучает меня целый день. Всю дорогу обратно домой, в Пуще-Водицу, я молчу. Дядя Шурик – водитель трамвая – интересуется, не заболела ли я?

– Дядя Шурик, тихо. Я думаю.

По приезде в наш частный дом я первым делом бегу в дедушкин кабинет.

– Барух Ашем! – восхваляет дедушка Господа и начинает от радости танцевать. – Теперь можно умереть – я таки сделал из нее человека!

В моих руках «Энциклопедия улиц Киева XIX–XX веков». Я быстро нахожу страницу с фотографиями кокоток… Это она! У меня нет сомнений. Это она!

Постарела, но глаза ее. Глаза все те же. Это она! Анастасия Сергеевна – о дна из них.

Глава двенадцатая

На веревках сушится чистое белье. Бабушка Геня, которая всячески не замечает технической революции, по-прежнему вручную стирает постели, вываривает их в ведрах на газовой плите и крахмалит.

– Крахмальный клейстер… Фрося, ну не слова ж, а песня?! – картавя, проговаривает бабушка Геня.