Океаны в трехлитровых банках

Я вам отвечу. Каждый раз после маминого перекуса на диване на полу остаются косточки от яблока. Они больно колят пятки и попу. Больше у мамы недостатков нет. Хотя… есть. Есть еще один. Когда она листает книги, то каждый раз слюнявит пальцы, поэтому после нее страницы всегда влажные и скукоженные. Больше о своей маме плохого я ничего сказать не могу.

Мне нравится наблюдать за мамой, когда она читает ноты в музыкальных сборниках так же, как я читаю буквы в энциклопедиях. Она это делает быстро, при этом проговаривая:

– Так, понятно. Тут меццо форте. Так… Тут пианиссимо. А здесь…

Мама увлечена своим делом настолько, что в комнате проедет поезд, а она его не заметит. Я тоже хочу любить что-то так же, как любит она. Тоже хочу не спать ночами, воодушевленно занимаясь делом своей жизни. Хочу забывать про еду, про туалет, про неприготовленный обед и помятые рубашки. Потому что все это – совсем неважно. Нужно найти себя и не раскрошиться, каким бы неровным и тяжелым не оказался ваш путь.

Мама – пример для меня. Пример человека, который на Своем месте.

Еще бы она не брала меня в консерватории, филармонии, оперы, балеты, на свои концерты, и цены бы ей не было! Хотя даже в этом можно найти что-то хорошее.

Например, меня всегда сажают в отдельную ложу, чтобы я не мешала другим своей заразительной зевотой и, не дай бог, храпом. А такое случалось и не раз. Обычно я сажусь спиной к сцене, лицом, как вы поняли, к зрительному залу и долгих два часа с перерывом на антракт наблюдаю за людьми. Вы тоже как-нибудь попробуйте… Ага? Меня за руку насильно вводят в эту ложу, но почему взрослые мужчины и женщины разрешают с собой проделывать подобное? Я же вижу их страдальческие лица и перекошенные улыбки. И так два часа с перерывом на буфет. Только в буфете их улыбки настоящие.

Кстати, о буфете. Сегодня своим присутствием нас удостоил Александр Ильич. Он иногда приходит послушать маму, чтобы в конце, во время бурных оваций, сказать сидящему рядом незнакомцу:

– Она, кстати, ученица моя.

И, немного по-театральному закинув голову, прикрыть глаза.

– Ну и публика пошла! – с кажет он нам с мамой перед началом действия, брезгливо окинув оком очередь в буфет, в котором полным ходом люди заправляются бутербродами и напитками с высоким градусом. Мама снисходительно улыбнется и уйдет настраиваться. Я останусь с Александром Ильичом и за компанию с этим старым ворчуном не пойду к бутербродам.

И вот свет выключается! Я – в ложе. Александр Ильич – в первом ряду. Знаете, кто мне интересен более всего? Человек, который начнет овации. Сейчас. Посредине акта. В секунды затишья перед надвигающейся бурей из музыкальных инструментов. И в самом-самом конце. Кто – он? Тот первый? Самый смелый, самый благодарный или, может, самый наглый?.

Люблю начинать овации первой, в эту секунду я ощущаю себя дирижером, который способен управлять целым оркестром одним лишь взмахом дирижерской палочки. Конечно, мама не в восторге от моего баловства, но это самое лучшее из того худшего, на что я способна, поэтому она закрывает глаза.

Наконец-то! Я узнаю эти ноты! Еще пару секунд, оркестр замолкнет, и в воздухе повиснет тишина, которую я с удовольствием нарушу своими аплодисментами и тем самым почувствую себя маленькой гайкой в этом огромном механизме под страшным названием «Искусство». Но что это? Александр Ильич, как вам не стыдно?! У интеллигента, профессора, уважаемого человека… забурчало в животе, звук громким эхом пронесся по всему залу. Иногда мы сами можем оказаться злейшим врагом для своей репутации, которую взращивали, которой гордились всякую минуту своего торжества.

После концерта мы с мамой, как обычно, будем гулять по вечернему городу. По прекрасному городу. Нашему городу.

– Знаешь, Фрося, я же мечтала заниматься другим, – вдруг скажет мама, и внутри меня оборвется одна из самых, как я думала, прочных нитей.

– Как?

– Да-да. Ты только не смейся, но я мечтала быть кондуктором.

Мне шесть лет, и это первое мое потрясение. Личное землетрясение. Два дня. Мне понадобятся два дня, чтобы прийти в себя.

– Мама, мамочка, просыпайся!

– Фрося, ну что?

– Воскресенье! Отведи меня на трамвай – меня же дедушка Яша будет ждать!

Мама, сонная, держа меня за руку, провожает к трамваю.

– Фрося, веди себя хорошо! – говорит, как обычно, мама.

– Ты куда? – интересуюсь уже из кабинки дяди Шурика.

– Как куда? Домой.

– А как же мечта? – спрашиваю и протягиваю ей жилет кондуктора вместе с компостером и талончиками в кармане.

Дедушка Яша удивился, когда вместе со мной в трамвае увидел маму, на которой был надет жилет синего цвета с желтыми буквами: «Кондуктор».

И я поняла, что, когда мечта осуществляется, у человека появляется место для мечты новой. Поняла впервые. Кто видел мой блокнотик?

Глава шестнадцатая

Вот я и заболела. Со мной это редко случается.

– Фрося редко болеет, потому что наша девочка – п сихически здоровый ребенок, – л юбит повторять дедушка Янкель. – Следуйте моим рекомендациям, и так будет всегда.