Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Повернувшись к мужу, она увидела, что тот уже просыпается:

— Федотов, и как ты все это объяснишь? — голос жены предвещал ничего хорошего.

— А который сейчас час?

— Пять минут двенадцатого.

— Значит, я дремал полчаса, — растирая лицо ладонями, Федотов отчаянно пытался сообразить, что же именно могла услышать Нинель и что ему теперь со всем этим делать, — А ты здесь давно?

— Это имеет значение? — выгнувшаяся дугой бровь демонстрировали непреклонность.

— М-м-м, в общем-то, наверное, нет. Извини, просто я еще не проснулся. Присядь, пожалуйста, — встав, Федотов мягко усадил жену в кресло.

Музыкальные записи остались тем немногим, что материально связывало переселенцев с их миром. Плеер был не вечен, и Зверев понемногу перекладывал на бумагу партитуры приглянувшихся произведений. Подключить к этому посторонних категорически воспрещалось, и дело двигалось медленно. Сегодняшний ремонт был не первым, и, припаяв отвалившийся у наушника провод, Борис, решил послушать свой любимый «Айн, цвай, полицай», за которым следовал «металл» группы Рамштайн. По ним Борис пытался изучить язык вероятного противника, правда, существенно в этом не преуспев, перешел на традиционный способ. Затем звучала окрошка из песен военного времени и группы Любэ. Эти записи Зверев собрал для своего отца. Зачем Димон сохранил несколько арий из опер, он и сам не помнил, а в конце шли несколько арий из рок-оперы «Юнона и Авось».

Федотов задремал под орущих фрицев. Вряд ли Нинель довелось познакомиться с группой Любэ, если только в самом конце. А вот оперные арии мимо ее внимания проскочить не могли, и Федотов сейчас лихорадочно искал ответ на вопрос любимой женщины. Он понимал, что рано или поздно жена задала бы подобный вопрос. И не важно, попался бы ей плеер, или она в полной мере осознала чуждость переселенца этому миру. Вот только что ей ответить?

Мысль навешать лапшу на уши по принципу «нападение — лучший вид обороны» он благоразумно отринул. Нинель достаточно хорошо изучила Федотова, чтобы не попадаться на такую уловку. Тем более после мощного эмоционального воздействия.

Вывалить на любимую всю правду-матку? Ей и без того приходилось нелегко. Виной тому был слом привычного образа жизни и дефицит общения — двери многих домов оказались для нее закрыты. Да и сам Федотов не мог уделить жене достаточно времени. Он, конечно, старался, но вечная занятость и неумение вести салонный беседы этому не способствовали. Последнее время ситуация стала меняться. Федотов в буквальном смысле заставил себя находить то немногое полезное, что можно было извлечь из светских раутов, да и сам круг общения стал меняться. Федотов с Нинель постепенно становились желанными гостями в среде деловых людей первопрестольной. К тому же приглашения от губернатора, заставили бывших знакомых Нинель задуматься — а не слишком ли они были бескомпромиссны?

— Борис, я жду ответа! — в голосе женщины снисхождения не было от слова совсем.

— А…, - Федотов и сам не заметил, что уже минуту пялится в одну точку, — ответа, говоришь? — зачем-то уточнил путешественник во времени. Получилось, надо заметь, глупо.

Окинув взглядом свою мастерскую, Федотов в который раз подумал, что Нинели трудно понять подобные увлечения.

«А может, все к лучшему? — Борис ухватился за спасительную мысль. — По любому Нинель надо будет что-то объяснять перед началом революции, так не лучше ли это сделать сейчас?»

Последовательность эмоций от женщины не укрылась. Вот ее муж, бессмысленно уставившись в одну точку. Затем, будто прощаясь, он осмотрел свои владения, и, наконец, решился:

— Похоже, придется, но прежде я заварю чай и кофе.

Борис сдвинул в сторону плеер с причиндалками, а на освободившееся место поставил чашки. Жена наблюдала, как он заваривает ей чай, а себе кофе из своей машины. К этому ритуалу он никого не подпускал, но сегодня в его движениях сквозила несвойственная ему суетливость. Такого Федотова Нинель не видела, и не вполне понимала, чем вызвана такая реакция. Музыкальная обработка известных арий ее, безусловно, поразила. Еще больше удивила опера Юнона и Авось, но, по большому счету, ее требовательный тон был розыгрышем, на который Борис повелся. Самое интересное, что таким шуткам ее научил сам Федотов. Их он отчего-то называл наездами. Поначалу Нинель обижалась, потом начала злиться, называя его шутки босяцкими, но постепенно привыкла, и вот на тебе — Федотов, который обычно мгновенно понимал, что его разыгрывают, обмишурился.

Глядя, как ее муж готовится к разговору, она всерьез озадачилась, а не скрывается ли за этими произведениями и необычным аппаратом чего-то очень серьезного? Она задумчиво взяла в руки плеер. Светло-серая, почти глянцевая и приятная на ощупь поверхность. Во всем чувствовался непривычный, но законченный стиль. Аппарат не хотелось выпускать из рук.