– Да неужто? – отозвалась Нел. Крепкий орешек эта девчонка. – Один раз ткну в экран, и видеозапись отправится в «Ютьюб», «Фейсбук», «Снэпчат», «Твиттер» и «Инстаграм». К утру твое признание услышат все. Станешь сенсацией интернета. Все кончено, Генри. Твоему миру пришел конец. Добро пожаловать в мой мир.
Генри отступил на шаг – ближе к обрыву, – словно желая увеличить дистанцию между собой и этим приговором. Но все-таки он не сдавался.
– Наш порядок сохранится, пусть и без меня! – крикнул он.
Шафин ответил ему угрюмо, насмешливо:
– Настал новый порядок.
Мне кажется, следующие несколько мгновений навсегда – сколько я проживу – останутся у меня перед глазами. Считается, что перед смертью все, что видишь, замедляется, как будто прокручивается замедленная съемка, так вот, это чистая правда. Я повернула голову к Шафину, когда он прокричал эти слова с моста, и на миг оторвала взгляд от Генри, а тот сделал еще один шаг к обрыву. Тогда, лишь тогда я осознала, что он только что сказал:
И я поняла, что сейчас произойдет.
Я развернулась стремительно, мокрые волосы хлестнули меня по лицу, спотыкаясь, я бежала, разгребая ногами воду, спешила к Генри, как только могла, а вода замедляла мое продвижение, словно зыбучий песок, и голос – мой собственный голос – орал:
– НЕ-ЕТ!
Жизнью клянусь, всегда готова это повторить: я успела дотронуться кончиками пальцев до пальцев Генри, а потом мои пальцы скользнули, я упустила его. Я видела, как он завис в пространстве – на секунду, на час, на вечность – невероятно сильный, полный грозной власти. В эту долю секунды наши глаза встретились – он уходил непобежденным. Раскинув руки, словно на кресте, он сделал еще один шаг – с обрыва над водопадом.
И словно какая-то сила вернула меня во двор Паулина, когда я бросила монету в средневековый колодец. Монета падала, падала в темноту, я все ждала, когда же она с плеском коснется воды. Генри и монета – падали вместе. Время над водопадом Конрада растянулось до бесконечности, рев водопада оглушал нас – мы так и не услышали, как Генри упал на камни внизу.
По правде говоря, то, что было дальше, я помню плохо.
Нел говорила мне, что я рухнула там же, на вершине водопада, и Шафину пришлось брести ко мне по колено в воде, и он только-только успел подхватить меня, пока я сама не соскользнула с обрыва. Он поднял меня и унес в «Лендровер», припаркованный на мосту для вьючных лошадей. Смутное воспоминание о том, как я побывала в объятиях Шафина, у меня сохранилось, но особой романтики в этом не было. Я оцепенела от холода и шока, и вообще мне все еще казалось, что смерть близка.
Очевидно, в темноте до самого замка «Лендровер» вела Нел. Говорю же, эта девчонка полна сюрпризов. Поездку я тоже не запомнила, как не запомнила и тот момент, когда Шафин и Нел, надев на меня что-то из своих вещей, чтобы прикрыть гидрокостюм, внесли меня, трясущуюся в ознобе, в дом, и как слуги забегали туда-сюда, и притащили мне халат, и укутали одеялами, и устроили перед огромным пылающим очагом в главном зале, не помню, как все тот же престарелый семейный врач пришел осмотреть меня.
Зато я помню, как
–
– Ты не помнишь, как ты упала в реку? Мы все пытались тебя вытащить…
– А потом тебя затянуло под лодку Генри, и ты пропала…
– Мы думали, ты утонула…
– Мы все это время искали тебя…
Вот что они меня искали, в это я вполне могла поверить, только вовсе не затем, чтобы спасти.
Потом – чуть позже – Куксон, это я тоже запомнила, первым спохватился:
– А где Генри?
Шафин в упор поглядел на меня и чуть заметно покачал головой.
Несколько Средневековцев отправились за ним. Лара вернулась и сказала:
– Гены все еще нет дома.
Тогда на поиски отправился Идеал.
Потом они вызвали полицию.
Потянулись часы перед камином Большого зала – я мелкими глотками пила горячие напитки, завернувшись в белый махровый халат, и отвечала на все вопросы увертками и ложью, и мы часами ждали результатов этих полицейских поисков, ждали с нарастающим ужасом, ведь мы знали, каков будет этот результат. Наконец меня отпустили и позволили отправиться в постель.
Я еле вползла в «Лоутер» и даже не стала зажигать свет. Снаружи на подъездной дорожке стояли полицейские машины с включенными мигалками, каждое мгновение тревожная вспышка подсвечивала комнату. Я села на кровать, измотанная до полусмерти, со стены на меня глядел Джеффри, и в этом синем свете выражение его морды вдруг показалось мне приветливее прежнего. Взгляд мертвого оленя вроде бы смягчился, нос округлился, кончики рогов казались не столь острыми. Он словно бы сдался, смирился.