Охота на Бугимена

ДЖОШУА ГАЛЛАХЕР: Причин несколько [откашливается]. Я с интересом следил за твоей карьерой. Ты молодец. Я даже брал в прокате фильм, к которому ты писал сценарий – «Придорожная забегаловка-2». А еще я не забыл, что ты пришел на похороны сестры.

ЧИЗМАР: Полгорода пришло на Наташины похороны.

ГАЛЛАХЕР: Ты все время там был, ты стал частью всего происходящего.

ЧИЗМАР: Когда именно я стал частью происходящего?

ГАЛЛАХЕР: Когда ты и твоя подружка-репортерша опросили полгорода. Когда ты начал записывать все об убийствах в блокнотик.

ЧИЗМАР: Вижу, книгу ты прочел.

ГАЛЛАХЕР: Конечно, прочел.

ЧИЗМАР: Полагаю, именно ты названивал мне домой и молчал в трубку в неделю публикации книги?

ГАЛЛАХЕР: Хотелось слышать твой голос.

ЧИЗМАР: Родителям домой тоже ты звонил? Все те разы?

ГАЛЛАХЕР: [кивает] Да.

ЧИЗМАР: Зачем?

ГАЛЛАХЕР: Сам не знаю. Думаю, они тоже стали частью всего происходящего.

ЧИЗМАР: Маму это до смерти пугало.

ГАЛЛАХЕР: Жаль. Она хороший человек. Но, думаю, смысл был именно в этом: я хотел тебя напугать.

ЧИЗМАР: Ты хотел, чтобы я бросил расследование?

ГАЛЛАХЕР: Вряд ли. Не знаю, чего я на самом деле хотел.

ЧИЗМАР: Ты за мной следил?

ГАЛЛАХЕР: Когда?

ЧИЗМАР: Тогда, в восемьдесят восьмом. По всему Эджвуду.

ГАЛЛАХЕР: [кивает] Иногда. И потом тоже.

ЧИЗМАР: После того, как вышла книга?

ГАЛЛАХЕР: [кивает]

ЧИЗМАР: Где?

ГАЛЛАХЕР: Какая разница?

ЧИЗМАР: Для меня это важно.

ГАЛЛАХЕР: У тебя разве нет других вопросов?

ЧИЗМАР: [молчит] Анна Гарфилд… Все ведь с нее началось, да?

ГАЛЛАХЕР: [глубокий выдох] И да и нет.

ЧИЗМАР: Может, объяснишь?

ГАЛЛАХЕР: Попробую [долгая пауза; постукивание ноги по полу ускоряется]. У меня внутри что-то сломано. Так всегда было, сколько себя помню. С головой что-то не то. Все… не так, как надо.

ЧИЗМАР: Продолжай.

ГАЛЛАХЕР: Как бы лучше объяснить… Я много об этом в книжках читал, понимаю, что звучит как клише, но…

ЧИЗМАР: В книжках?

ГАЛЛАХЕР: В книжках о серийных убийцах.

ЧИЗМАР: Ты узнал из этих книг что-нибудь о себе?

ГАЛЛАХЕР: [пауза] Что я такой не один.

ЧИЗМАР: Наташа была первой? Или до нее были другие?

ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Я хотел, много думал об этом. Пару раз почти дошел.

ЧИЗМАР: Что тебя остановило?

ГАЛЛАХЕР: Страх. Я боялся пересечь черту. Боялся, что поймают. Боялся, что понравится. Поэтому довольствовался кое-чем другим.

ЧИЗМАР: Животными?

ГАЛЛАХЕР: [кивает]

ЧИЗМАР: В каком возрасте ты взялся мучить животных?

ГАЛЛАХЕР: Мне было восемь или девять.

ЧИЗМАР: И каких зверей ты мучил?

ГАЛЛАХЕР: Самых разных. Рыбок. Лягушек. Кроликов. Потом добрался до кошек и собак. А однажды даже лошадь – ночью, в поле. Это было незабываемо.

ЧИЗМАР: Ты понимал, что это плохо?

ГАЛЛАХЕР: Да.

ЧИЗМАР: И что же, ты думал, с тобой не так?

ГАЛЛАХЕР: Что не так, я не знал… Знал лишь, что нечто во мне… что-то гнусное… оно требовало… И я никому не мог рассказать. Я старался удержать это «нечто» под замком, взаперти, однако мне не всегда хватало сил.

ЧИЗМАР: Тебе нравилось мучить животных?

ГАЛЛАХЕР: Поначалу нет… Но со временем получаться стало лучше и легче.

ЧИЗМАР: Может, такие желания вызваны какими-то происшествиями в детстве? С чего все началось? Что тебя надломило?

ГАЛЛАХЕР: Хочешь узнать, что в моей жизни было сексуальное или физическое насилие? Что меня били родители и запирали в чулане на целый день? Что я упал, и травма головы перепаяла мне мозги? [качает головой] Нет. Ничего подобного.

ЧИЗМАР: Каково твое первое воспоминание об этом «гнусном» внутри?

ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза] Мне было семь, я пошел на день рождения к другу. Его старшая сестра качалась на качелях на заднем дворе. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Помню, стою я с бумажной тарелочкой и тортиком на ней и думаю: «Вот вернусь сюда ночью, проскользну в дом и кирпичом размозжу тебе череп». Просто пронеслась такая мысль в голове. Зачем ее убивать? Не знаю. Почему кирпичом? Не знаю…

ЧИЗМАР: Когда мы учились в старших классах, ты всем нравился. Помню тебя на тусовках, и мальчишки вокруг тебя всегда были, и девчонки.

ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Ну я занимался борьбой, и у меня хорошо получалось. А настоящего меня они не знали, да и не хотели знать.

ЧИЗМАР: И все эти годы – будь то борьба в спортзале или выпускной бал – ты всегда сдерживал, запирал в себе эти чувства?

ГАЛЛАХЕР: [кивает] Иногда они оставляли меня на неделю-другую, но потом всегда возвращались. Всегда.

ЧИЗМАР: Давай вспомним времена учебы, Анну Гарфилд. Расскажи, что тогда случилось.

ГАЛЛАХЕР: Мы полюбили друг друга, строили планы на будущее. Но при этом ей нравился и другой.

ЧИЗМАР: И ты хотел отомстить ей?

ГАЛЛАХЕР: Тогда еще нет, тогда я был слишком подавлен. У меня словно землю из-под ног вышибли. Я просто хотел, чтобы она передумала. А потом… да, я возненавидел за то, как она поступила со мной, чем заставила себя чувствовать. И, как следствие, ненавидел себя.

ЧИЗМАР: Ты преследовал ее в кампусе, взломал ее комнату, машину… Ее саму ты бить не собирался?