Охота на Бугимена

ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза] Однажды он видел, как его десятилетний сын играет за домом. Он подошел беззвучно – я и не слышал, пока он не оказался прямо за спиной. Отец закричал в ужасе, когда увидел, что я делаю с собакой. Обычная бродячая шавка, тощая и блохастая; я подобрал ее у железной дороги. Я пригвоздил тварь коленом к земле и душил, вцепившись в глотку обеими руками. Я сразу попытался ему объяснить, что собачка погибала, а я просто хотел облегчить ее страдания. Сперва мне показалось, что он верит мне, во всяком случае, очень хочет поверить. Но потом он увидел кровь у меня на руках, увидел, что я сделал с собачьим ухом перочинным ножиком, и все понял. В такое бешенство пришел!.. Притащил меня домой за ворот рубахи, и больше мы об этом никогда не говорили.

ЧИЗМАР: Той ночью произошло не самоубийство?

ГАЛЛАХЕР: [опустив глаза, смотрит в стол] Нет, не самоубийство.

ЧИЗМАР: [долгая пауза] Ты когда-нибудь хотел расправиться со мной?

ГАЛЛАХЕР: [поднимает взгляд] Ты помнишь тот раз, когда ты кидал мяч в корзину около школы, приехал я, и мы стали кидать вместе?

ЧИЗМАР: [кивает] Да.

ГАЛЛАХЕР: Знаешь, то был один из счастливейших дней моей жизни…

ЧИЗМАР: Почему?

ГАЛЛАХЕР: [пожимает плечами] Просто. До того я кружил на машине возле реки у Флаинг-Пойнт. Опустил стекла, врубил магнитофон на полную, кайфовал. Никаких гадостных мыслей, никакого Бугимена. Я чувствовал себя почти… нормальным. А потом по дороге домой увидел тебя, и мы бросали мяч вместе. Ты больше отмалчивался, но отнесся по-доброму. Мы сыграли в «козла», и я выиграл два кона из трех.

ЧИЗМАР: [кивает]

ГАЛЛАХЕР: А потом тебе нужно было ехать, и ты оставил мне мяч, сказал, что у тебя дома их три или четыре штуки.

ЧИЗМАР: Да, помню.

ГАЛЛАХЕР: А потом по дороге домой я размышлял, что, наверное, смогу остановиться. Обращусь к кому-нибудь за помощью, и есть шанс стать нормальным, как все. Как ты [пауза]. Но этого так и не произошло, и…

ОХРАННИК: Извините, ваше время вышло, мистер Чизмар.

10

В фойе после интервью ждет лейтенант Макклернан. Она возвращает мне мобильный телефон, бумажник, ключи от машины, и мы выходим на воздух. Полуденное солнце стоит высоко, но температура упала, а на парковке виднеются свежие лужицы – прошел дождь.

– Вы в порядке? – спрашивает она.

– Думаю, да.

– У вас здорово получилось его разговорить.

– Однако он не ответил на многие вопросы из вашего списка.

– Зато наговорил достаточно, а что касается отца… Он впервые признался в убийстве. И как вы только догадались спросить?

Ответить я не успеваю – спотыкаюсь и роняю ключи от машины в грязную лужу. Наклоняюсь и, скорчив гримасу, выуживаю ключи; вытираю мокрую руку о штанину.

– Машину вести можете?

– Да, не волнуйтесь. – Поворачиваюсь, заглядываю ей в глаза. – Он не такой, как я ожидал.

– Они редко такие, какими мы ожидаем.

– Я думал, он скажет: отец признался, что Джош – приемный сын. – Я покачал головой. – По-моему, он так и не знает.

– И мы хотим сохранить это в тайне как можно дольше.

Я ничего не ответил, просто сел в машину и уехал.

11

Согласно исследованию, проведенному ФБР в две тысячи девятом году, около шестнадцати процентов серийных убийц в Америке некогда были приемными детьми. В то же время лишь два процента от всего населения некогда были приемными детьми.

Появился даже такой термин – «синдром приемного ребенка». Это расстройство успешно использовано как механизм защиты в целом ряде дел, где речь идет о вынесении смертного приговора, а обвиняемый был приемным ребенком.

12

Главный вход на кладбище Грин-Маунтин-Семетри в пригороде Балтимора напоминает ворота средневекового замка. Не хватает лишь подъемного моста. Сидя в джипе на стоянке, представляю: сейчас подниму глаза на две каменные башни и увижу там воинов в доспехах, натягивающих луки.

Уже пять часов вечера. Наконец несколько минут спустя на парковку влетает и останавливается рядом со мной ярко-красная «Ауди»; за ней тянется хвост пыли. Из машины выбирается Карли Олбрайт; на ней огромная зимняя куртка не по размеру, черные штаны от комбинезона, розовые резиновые сапоги. Она похожа на беременного эскимоса.

Выбираюсь из пикапа и демонстративно смотрю на часы.

– Ты опоздала.

– Да пошел ты, – отвечает она и нахлобучивает капюшон, отороченный искусственным мехом, на свою двухсотпятидесятидолларовую прическу. – У некоторых из нас, знаешь ли, есть работа.

– У меня тоже есть работа.

– У некоторых из нас есть настоящая работа. – Повернувшись к машине, Карли наклоняется над передним сиденьем и берет букет свежих цветов. – Надо было искусственные купить, эти к завтрашнему утру погибнут.

– Они, знаешь ли, уже погибли. – Я подхожу к кузову пикапа и вытаскиваю небольшой рождественский венок, купленный в цветочном магазине по дороге сюда.

– Мило. – Карли обычно говорит именно то, что думает.

Она берет меня под руку, и мы идем.

– Ожидается пурга? – Я силюсь не улыбаться.

– Да ну тебя, – чувствую тычок локтем в ребра, – ты же знаешь, я терпеть не могу, когда холодно. И не вини меня, когда насмерть замерзнешь!