Охота на черного короля

Вадим механически взялся за протянутую руку, потряс ее. Вспомнилось, как днями ранее вот так же осчастливил известинца Рачинского на корреспондентском первенстве. Разница лишь в том, что тогда на кону стояла отнюдь не жизнь.

Блатари шушукались и переглядывались. Мирный исход не был прописан в предварительных условиях, поэтому они не знали, как поступить.

– Объявляю консенсуальную экзистенцию, – провозгласил хитрюга-хлыщ. – Раскассирование фраера откладывается.

И никто не посмел ему перечить, хоть и выказали недовольство таким пацифистским решением. Ропща, все расползлись по углам, а цыган как бы в отместку взялся ожесточенно пожирать шахматный комплект. Крошки ладей, слонов и ферзей вылетали у него из пасти вместе со слюнями.

Германн отозвал Вадима к забранному прутьями окошечку и прогнусавил чуть слышно:

– Будем считать, это разминка. Тренинг, как говорят британцы. Попозже сыграем еще… – Он неодобрительно посмотрел на чавкающего Михая. – Отберем у этого хряка дневную пайку, сделаем новые шахматы и – тогда уж всерьез.

– Если меня р-раньше не прирежут, – высказал опасение Вадим.

– Пока я отмашку не дам – не прирежут. Субординация! – Германн устроился на лежащем под стеной тюфяке, из которого выглядывало гнилое мочало. – Держись меня, не пропадешь… – И круто сменил тему: – А все-таки как ты сюда попал? Деликт какой совершил, или вправду тебя стукачком к нам подсадили?

– Если р-раскажу, все равно не поверишь.

– Смотря что расскажешь. Почую, что контрапункты разводишь – считай, хана тебе…

– Да какие там контрапункты!.. – Вадим глубоко вдохнул, чтобы приступить к исповеди, но внезапно заперхал, схватился за шею и зарылся лицом в тюфяк.

– Ты чего? – опешил прыщавый.

Вадим мычал и бился в корчах. Привлеченные необычным зрелищем, заворошились в своих углах уркаганы.

– Эй, затыки! – обратился к ним Германн. – Что с ним?

– На падучую похоже, – пикнул сопливый пацаненок, но был осажен басом Михая:

– Какая в дышло падучая! Нутряк прихватило.

– Чего-о?

– Движок, говорю, отказывает. У меня папаню вот так кондратий прибрал…

– Эксперты… вашу в колоду! – Германн сплюнул на расчерченный пол. – Чего расселись, свистунов зовите! Подохнет – скажут, мы урыли…

Михая подобное обвинение, похоже, нисколько не пугало, однако, повинуясь воле прыщавого («Кто держит мазу, тот бугор»), он вразвалку приблизился к двери и шарахнул по ней так, что дрогнула вся тюрьма.

– Эй, начальники! Тут ваш кончается…

– Вот имбецил! – обругал его Германн. – Не каркай, никто не кончается. Синкопа с человеком приключилась. Эта… как ее… пе-ре-ак-цен-ту-али-за-ция.

Выговорив неимоверно длинное слово, эрудит замолчал и занялся Вадимом: перевернул его с живота на спину, похлопал по щекам.

– Давай-давай, координируйся! Мы с тобой еще не доиграли…

Вадим лежал со смеженными веками, дышал редко, толчками.

Зазвякало, вошел тюремщик со связкой ключей и налаженным для стрельбы револьвером.

– Кто кипеж поднял? По кому карцер плачет?

– Прикрой паяло, – без какого-либо пиетета перебил его Германн. – На хмыря лучше глянь. Вишь, кочевряжит его!

Надсмотрщик вызарился на Вадима. Того задергало, руки-ноги заходили ходуном.

– Кто?

– Сам. Латентное что-то… Да не стой столбом, в лекпункт волоки!

Таганский страж отцепил от поясного ремня фляжку, свинтил крышечку и влил Вадиму меж разжатых губ немного едкого, едва разбавленного спирта.

Вадим приоткрыл глаза, произнес что-то неразборчивое.

– Что он болботит? – не понял надсмотрщик.

– Да какая тебе прима-премия! – выдал в сердцах Германн. – Тащи, говорю, к эскулапам, пока он в нирвану не отлетел!

Туповатый тюремщик приподнял Вадима за плечи, встряхнул.

– Ты как? Сам пойдешь, или санитаров кликнуть?

Похоже, он умел изъясняться исключительно вопросительными предложениями.

– Сам… – простонал Вадим. – Помогите встать…

Нежданное добросердечие явил Михай – он как пушинку вскинул Вадима на плечо и понес к открытой двери.

– Ты куда? – заспешил за ним охранник.

– Подмогну… Хошь до коновалов донесу, хошь до мертвецкой.

– Кто тебе разрешал? По изолятору соскучился?

– Поставь, – попросил Вадим. – Я пойду…

Михай привалил его к коридорной стенке и скосил бельма на револьвер в руке конвойного. Мысли, ворочавшиеся в черепушке этого динозавра, понять было несложно.

– Михай, ты чего застрял? Не балуй, – приказал ему Германн. – Из-за твоей эмпатии все погорим.

– «Эмпатия, хератия»! – передразнил его Михай, едва ли не впервые открыто протестуя против главенства прыщавого. – Когда по-людски гуторить будешь?

Намечалась любопытная коллизия, но надсмотрщик не дал Вадиму ее досмотреть – захлопнул дверь камеры и замкнул на ключ.

– Точно дотопаешь?

Вадим неопределенно качнул головой, отклеился от стены и направился по коридору нетвердой походкой. Он не представлял, где в Таганской тюрьме лекарский пункт, но рассчитывал, что не очень далеко от выхода. Конвоир шел сзади.

Слева показалось окно, большое, зарешеченное. Вадима шатнуло, он прислонился к стальной паутине.

– Чего опять? – Надсмотрщик, не убирая револьвера, взял арестанта за чуб и приподнял поникшую голову. – Околел?