Охота на черного короля

История Петровской земледельческой академии насчитывала шесть десятилетий. Два года назад ей присвоили имя российского естествоиспытателя Тимирязева, но в целом с имперских времен мало что изменилось. В академию охотно брали студентов с периферии, в особенности на агрономический факультет. Кому еще нужны сельскохозяйственные науки, как не выходцам из сел и деревень? Студенты обучались в течение трех лет, после чего в большинстве своем отправлялись по домам – применять полученные знания на практике.

Академия находилась на Дубовой улице, которую по привычке называли Новым или Ивановским шоссе. До второго Дома Советов – километров семь, это по прямой, а если ехать, – все десять. Расстояние немаленькое, но пришлось смириться с этим неудобством. Сейчас главнее всего уйти в такое подполье, чтобы при всем старании не нашли.

Аннеке вызвалась тем же вечером сопроводить Вадима к его новому обиталищу. У нее нашлось несколько медяков на извозчика. Для пущей маскировки (снятая с тюремщика форма теперь могла выдать) и для утепления Вадим надел печок – шубу из оленьего меха, универсальную одежду лопарских мужчин и женщин. Аннеке привезла его с собой из Заполярья, берегла на зиму. В московском ноябре это одеяние было не совсем уместным, к тому же пошитое на девушку немилосердно жало Вадиму в плечах, но он счел за благо потерпеть.

Под покровом темноты доехали до Соломенной Сторожки и дальше пошли пешком, ориентируясь на главу церкви Петра и Павла. Храм еще действовал, хотя его уже назначили к закрытию и подчистили в ходе кампании по изъятию культовых ценностей – выгребли из приделов два пуда серебра.

– И где обитает ваш пьянчуга? – поинтересовался Вадим, когда они подошли к главному зданию академии, глазевшему по сторонам выпуклыми финскими стеклами.

– Сейчас увидеть.

Аннеке провела его через французский парк со скульптурами, поместившийся во дворе главного корпуса, и постучала в неприметную железную дверку, измазанную копотью. Долго никто не открывал, Аннеке стучала еще и еще. Наконец, дверка зевнула, из-за нее высунулась башка с испитой рожей и копной волос, посреди которой, как островок в бушующей пучине, виднелась круглая лысина.

– Добрый вечер, дядя Серафим, – чинно поздоровалась Аннеке.

– Добрый… А вы фактически кто такие? – Истопник заметно страдал от последствий чрезмерного возлияния. – А, это ты, Нюрка… Факт. А с тобой кто?

– Это мой брат, его звать Вадмесь.

И Аннеке изложила наскоро придуманную легенду.

– За презренным металлом, значица, прикатил, – констатировал алкаш, дохнув перегаром. – Фактически многие так… А ко мне чего?

– Пожить у вас можно? – вмешался Вадим, решив, что настала пора и ему замолвить за себя слово. – Недельку-другую, пока угол себе не подыщу.

Серафим поскреб нечесаные лохмы.

– Пожить? Это, знаешь, такой факт, что подумать бы… Халупка у меня маленькая, вдвоем не развернуться.

– А так? – Вадим выдвинул из-за спины правую руку и показал приготовленную в качестве предоплаты злодейку с наклейкой.

Серафим в момент позабыл и про похмелье, и про тесноту халупки.

– С того бы и начал! Фактически дело меняется… Заходи!

Вадим, прежде чем переступить порог комнатенки, попрощался с Аннеке. Условились, что она зайдет завтра после лекций. Предупреждать ее об осмотрительности он посчитал лишним – умная, сама догадается.

Серафимов скит отличался поистине схимнической скудостью. В затканный пауками чуланчик, куда по причине отсутствия окон не проникал свет с улицы, был кое-как втиснут деревянный топчан, застеленный рогожей, а к нему примостился колченогий столик, он же табурет, на котором валялись, представляя собой колоритный натюрморт, селедочные скелеты, колбасная кожура и опрокинутый стакан со сколом на донышке. Под столиком-табуретом стояли две порожние бутыли с осадком.

Серафим выволок из-под топчана набитый прелым сеном матрас и расстелил его на свободном участке пола.

– Фактически тут и будешь спать. Извиняй, но больше ничего нету. Как бишь звать-то тебя?.. А, все едино, я вашего тыр-быр не разумею. Вадькой будешь.

Повечеряли случайно нашедшимися у хозяина холодными вареными картохами. Серафим налегал на презентованную беленькую, предлагал и Вадиму, но тот лишь слегка пригубил – из уважения. Голову следовало сохранять ясной, никаких излишеств.