Охота на черного короля

А вот деда Никодима режиссер безоговорочно признал удачной находкой. Не далее как этой ночью, терзаемые бессонницей, придумали со Шпиковским, как решить сцену размолвки главных персонажей. Доведенная до исступления героиня выбрасывает из квартиры все, что связано с шахматами, герой умоляет пощадить его, а на улице обыватели подбирают вылетающие из окна журналы и шахматные комплекты и тут же принимаются играть между собой. Постовой с нарушителем, дядьки на возу… Мелкие эпизодики, но для каждого требуются люди.

Пудовкин выдал старику и девушке по рублю аванса и распорядился никуда не уходить. Он ждал, что распогодится, и можно будет ухватить хотя бы часок светового дня.

После разговора с режиссером Вадим вышел на воздух. Аннеке дернулась за ним – ей страшновато было в переполненном людьми отеле, где повсюду щелкали фотоаппараты, сверкали блицы и высились вахтеры с неприступными лицами, – но Вадим упросил ее остаться.

– Не годится нам с тобой гуськом ходить. Пусть думают, что мы не знакомы. Так, р-разок-другой на съемках увиделись, и все… Садись в зале, смотри за Верлинским. Вдруг в перерыве куда-нибудь выйдет. А я пока здесь побуду.

В родном Ловозерье она, бывало, вступала с ним в полемику, но в Москве, в новой для себя Вселенной, подчинялась, не переча. Девушка пристроилась в заднем ряду на шатком стуле, посмотрела сперва на склонившегося над фигурами Верлинского (он сидел далековато, она видела его спину и бритый затылок), потом на большую демонстрационную доску, на которую комментатор как раз вешал табличку «Ход белых», потом на зрителей. Все они были возбуждены, вертелись, показывали один другому листочки с непонятными закорюками. Аннеке не имела возможности проникнуться этим задором, потому как смыслила в шахматной игре столько же, сколько в геометрии Лобачевского. Но приказ есть приказ – она сидела и клевала носом.

На улице пуржило, хоть и не так сильно, как утром. Вадиму подумалось: хорошо бы снег сегодня не прекратился. Тогда будет повод прийти сюда и завтра. За один день ничего как следует не разведаешь.

Неподалеку стояли кучками люди – не то охранники, не то такие же участники массовки, – и курили, прикрываясь поднятыми воротниками. К Вадиму подошел тип в заснеженном тулупе и барашковой шапке.

– Отец, спичек не найдется?.. Цвырк!

У Вадима на мгновение отнялся дар речи. Федько!

Что он делает возле «Метрополя»? Одет не в служебное, шифруется. Это в порядке вещей – вокруг гостиницы, закамуфлированные кто под чистильщика обуви, кто под продавца семечек, паслись десятки агентов. Ничего удивительного в том, что и Федько поставлен следить за безопасностью. Звание у него высокое, так что наверняка не просто надзирает, но и координирует. Может, его даже к Пудовкину в массовку засунули – глядишь, вместе актерствовать придется…

Вадим подал на ладони коробок спичек с призывом: «Крой буржуя не матом – предъяви ультиматум!»

– Спасибо, отец.

Федько зажег спичку, сунул в пламя кончик погасшей папиросы, отошел и встал поодаль, под закругленным сводом. На Вадима он больше не глядел, смахивая падавшие на тулуп снежинки.

Узнал или нет? Не должен. Вадим был загримирован почище любого ряженого из цирка Чинизелли. Не признали его сейчас бы ни друг Макар, ни Барченко, ни родная мама, будь она жива. Своим внешним прикрытием он был доволен и считал его абсолютным. Если б еще борода не щекотала ноздри…

Вадим отвернулся, высморкался в сугроб и вернулся в гостиницу. Привратник в штанах с лампасами вытянул раскормленную будку, когда увидел, как аксакал в преклонных летах спринтерски взбегает по лестнице в зал.

Аннеке сидела, сгорбившись, ее отяжелевшая голова клонилась все ниже.

– Просыпайся! – Вадим протолкался к союзнице и прижался накладными усами к ее розовому ушку. – Запоминай. Сидишь до конца тура. Когда Верлинский уйдет, проследишь за ним, сколько будет возможно.

– А ты?

– У меня Федько. Он у входа.

– Товарищ, вы мне мешаете! – тявкнул какой-то школяр, сидевший справа от Аннеке – Вадим загородил ему обзор.

– Потерпишь… – бросил он ему и снова быстро-быстро зашептал Аннеке: – Если р-разминемся, ступай в общежитие, а завтра с утра приходи к Серафиму, постараюсь быть.

– С тобой ничего не случится? – Она была обеспокоена не на шутку.

Честнее было сказать «Как карты лягут», но такая неподдельная встревоженность читалась в ее взгляде, что он слукавил:

– Ничего. Увидимся.

– Това-арищ! – запищал противный школяр. – Я из-за вас ход Рубинштейна пропустил!

Вадим отвесил ему воспитательный подзатыльник, чтобы не приучался сызмальства старших попрекать, и покинул зал.

Следующие два с половиной часа Аннеке просидела, как на иголках. От происходящего вокруг она отстранилась напрочь, – от мыслей о Вадиме не отвлекали ни шепотки соседей, ни удушливый табачный дым, ни стукотня переставляемых фигур. Опамятовалась, когда прямо перед глазами проплыл в светло-серых облаках силуэт Верлинского. Вместе с другими игроками, закончившими свои партии, он шел к выходу. За столиками сидели еще четыре пары, но до них Аннеке не было никакой печали.