Охота на черного короля

Прогуливались не более получаса. Надин через Лубянскую площадь вышла на Первомайскую улицу, процокала каблучками по наледи мимо Делового клуба и остановилась у полуразрушенной церкви архидиакона Евпла. Этот белокаменный храм с двумя куполами, построенный в семнадцатом веке взамен истлевшей деревянной церковки, был славен тем, что в нем единственном проводились службы во время наполеоновской оккупации Москвы. Однако ж новой власти он оказался не нужен, все имущество из него вынесли и начали разбирать, освобождая территорию под задуманный Государственным объединением машиностроительных заводов грандиозный девятиэтажный Дворец трестов. Церковь пытался спасти архитектор Щусев, но безуспешно. Журнал «Коммунальное хозяйство» дал консервативному зодчему пролетарский отлуп, заявив на своих страницах, что сохранять всякий памятник старины в ущерб перепланировке столицы – бесполезно и даже вредно. Зимой работы по сносу прекратились, их планировали завершить в следующем году. Пустая домина без крестов и с ободранными маковками зияла глазницами черных окон.

Надин прохрустела сапожками по битому камню через обнесенный строительным заборчиком дворик и исчезла в дверном проеме. Вадим постоял снаружи, прислушиваясь к ее шагам, которые эхом отдавались в высоком колодце обезлюдевшего храма. Он проскользнул следом, ступая очень тихо. Надин поднялась на второй этаж, где размещался Троицкий престол. Он и сейчас еще стоял здесь – гранитный куб высотой в метр, только уже без пелен, ковчежца и утвари, необходимой для совершения обрядов. Подле этого куба Вадим, выглянувший из-за щербатой колонны, разглядел двух мужчин. Одним из них был тот сюртучный, что подглядывал за окнами «Националя», а второй… о, черт!.. во втором сложно было узнать журналиста Бюхнера, пропавшего почти две недели назад. Обросший щетиной, в каком-то бурнусе старомодного покроя, в шапке с завязками под подбородком, он больше напоминал пострадавшего от погромов дворянина из новгородской или владимирской глубинки, чем фасонистого европейца, каким его помнил Вадим.

Надин подошла и заговорила с ними на немецком. Этот язык Вадим знал хуже, чем французский и испанский, но все же нить завязавшегося толковища ухватить сумел.

– Когда уже? – гундел явно простуженный сюртучник. – Я не могу больше ютиться по лачугам… пчхи!.. Я ученый, а не клошар!

– Парадоксально выслушивать от вас нарекания, герр Шварц, – затянул свою обычную волынку Бюхнер, – с учетом сложившейся конъюнктуры, на фоне которой ваши жилищные условия вполне следовало бы назвать удовлетворительными по сравнению с моими, каковые не только далеки от безукоризненных, но и не соответствуют запросам даже самого непритязательного человека, не говоря уже о…

– Перестань, – обрезала Надин словесную ленту, тянувшуюся бесконечно. – И вы, доктор, тоже. У меня все готово. Нынешней ночью он будет в наших руках. Получим деньги – и прочь отсюда.

– Майн гот! – торжествующе завыл тот, кого называли доктором и Шварцем. – А то я думал, чекисты нас всех перехлопают поодиночке… пчхи!.. или мы сами издохнем от холода…

– Я тоже склонен был малодушничать и близился к тому, чтобы разувериться в успехе, – завелся не менее возрадовавшийся Бюхнер, – и все более соблазнялся идеей…

Какой конкретно идеей соблазнялся продажный швейцарец, Вадим так и не выяснил, потому что совершил непростительную оплошность – отставил назад затекшую ногу, а под ней возьми и хрупни. Шварц, Бюхнер и Надин, как трехголовый дракон, сей же миг оборотились к серевшей у лестницы колонне.

– Там кто-то есть!

Вот где Вадиму пригодились навыки, полученные за восемь лет заточения в осовецком подземье! Тогда, чтобы воевать с крысами, беззастенчиво пожиравшими складские припасы, он освоил технику быстрого и беззвучного хождения. Сейчас перед ним были существа поопаснее крыс, но сути дела это не меняло. Плавно переступая с пятки на носок, он задом стал спускаться по ступенькам. Правую руку держал в кармане – холод «Баярда» придавал смелости.

Надин, чиркая зажигалкой, подошла к колонне, за которой уже никого не было. Шварц и Бюхнер прикрывали сообщницу, держа каждый по пистолету. Вадим не счел разумным задерживаться и досматривать эту сцену. Спустившись на первый этаж, он секунду колебался: бежать или нет? – но затем отвел глаза от прямоугольного светового пятна, обозначавшего выход, и спрятался в приделе Михаила Архангела, таком же опустелом и разоренном, как и все закоулки обреченной на заклание церкви.

У него был расчет: те трое возобновят совещание наверху, и по отголоскам можно будет определить, о чем они договариваются. Но настороженная троица продолжить летучку не решилась и покинула место сборища через проломы в задней стене храма. Когда Вадим, обождав с четверть часа, вышел из своего закутья, в здании уже никого не было.

– Перемудрил я, – казнился он теперь перед шефом и все тянул из бутылки пахучий абсент. – Надо было сразу по ним… из-за колонны… Стреляю я метко, двоих бы уложил, а третья сама бы сдалась.