Охота на черного короля

Авокадов не спрашивал, что за всем этим кроется. Ему бы и не ответили. Он не обманывался, говорил себе: в этой партии ты – пешка. Но пешка в гриме короля. От этого он испытывал блаженное головокружение, а в животе сладко поднывало. Однако розовый туман слетел, как тонкий слой снежинок, сметенный безжалостным бореем. Авокадов вместо грома рукоплесканий слышал разочарованное перешептывание и ощущал себя оплеванным, всеми презираемым изгоем. Ранимая творческая натура в очередной раз подверглась поруганию, не вдохновлял даже баснословный гонорар, частично выплаченный, а остальное обещано в зависимости от исхода. Он мечтал лишь о том, чтобы этот фарс поскорее закончился.

Перевалило за полночь, но Авокадов все пил. Он подходил с бокалом в руке к трельяжу, выпячивал нижнюю губу и без слов вопрошал притихший макрокосм: «Что день грядущий мне готовит?» Ответ на вопрос был отчасти известен: завтра по расписанию – девятый тур распроклятого соревнования. «С кем хоть играю? А не все ли равно… Играю-то не я. Ха… Но срамиться-то мне! Ублюдки тупорылые… Почему, почему мне такая доля? Что за комиссия, создатель?.. Что в имени тебе моем?..»

Из перенапряженных извилин уже готовы были хлынуть, как из пожарных брандспойтов, потоки классических цитат, но Авокадов отвлекся – в дверь что-то царапалось, как будто шалун-котенок шкрябал лапой по замку с наружной стороны. Что там такое?.. Актер, настоящая фамилия которого, стыдно признаться, была Поджилков, немного сробел, отошел в глубь комнаты и положил руку на телефонную трубку.

Царапанье прекратилось. Дверь подалась вперед, и из-за нее вышла плоскогрудая женщина в дымчатых очках. Авокадов застеснялся своей робости. Эту женщину он видел много раз, – она служила переводчицей и референтом у Ласкера. Прислуга отеля звала ее Наденькой.

– Доброй ночи, сеньор чемпион, – промолвила она с хрипотцой на французском языке, которому Авокадова обучали еще в саратовской гимназии. – Я вас не разбудила?

Он пришел в замешательство. Как ответить, если тебе доступны только звуки, издаваемые крупным и мелким рогатым скотом?

Но в следующую секунду его бросило в жар. Каким образом Наденька проникла в номер, как открыла дверь? В одурманенной алкоголем голове приплясывали обрывки недавних событий: приехал, вошел, запер… или не запер? Но если и не запер, почему она не постучала, как все воспитанные люди? Зачем копалась в замке?

Повинуясь инстинкту, он снова дотронулся до телефонной трубки. Но тут до него дошло, что если и дозвонится до кого-то – к примеру, администратора гостиницы, – то не сумеет ничего объяснить. Худо безъязыкому, ой, худо!

Наденька со смешком достала из сумочки пистолет.

– Телефон вам не поможет. Я обрезала провод в коридоре. И кричать не советую – всажу пулю в промежность.

Так. О подмене она не догадывается, принимает его за Капабланку. Как быть? Признаться, что никакой он не чемпион? Пожалуй, тогда пристрелит сразу. Артур Авокадов ей не нужен. Лучше играть дальше. Отель стерегут особисты, они где-то неподалеку, – вызволят, а эту мегеру обезвредят.

Он сделал руками жест, означавший: быть по сему, молчу в тряпочку. Оно и кстати – молчуна от немого попробуй отличи.

– Браво! – похвалила Наденька. – Люблю сговорчивых. А теперь одевайтесь и следуйте за мной.

Одеваться? Следовать? Это куда же? Авокадов подбрел к вешалке и снял с нее пальто. Он делал все раз в пять медленнее, чем обычно.

– Чего вы возитесь, как жук в уборной! – разозлилась Наденька. – Пошевеливайтесь!

Авокадов заметно ускорился и минуту спустя, облаченный по-уличному, вышел в коридор. Наденька не позволила ему взять ничего, кроме красочной почтовой карточки, на которой белозубо улыбался Капабланка после победы над Ласкером в двадцать первом году.

Ночью «Националь» был тих, как покинутый птицами зимний скворечник или ставок со вмерзшими в лед жабами. Стылостью дышали его холлы и лестничные марши.

– Обнимите меня, – потребовала Наденька. – Да не там! Повыше… У вас что, со страху всю галантность отшибло?

Авокадов положил вспотелую ладонь на ее твердейшую, как из базальта высеченную, поясницу. Наденька ответным движением приобняла его – всунула под мышку руку с зажатым в ней дамским пистолетиком и уперла дульце в бок. Со стороны – парочка влюбленных.

– Спускаемся! Улыбайся, щебечи мне что-нибудь на ухо… Пусть думают, что мы на гулянку. Если спросят, молчи. Говорить буду я.

Съехали вниз на лифте – как отъявленные гордецы и нувориши. Щебетать Авокадов при всем желании не смог бы – обошелся тем, что зарылся носом в ее стриженые волосы, пахнувшие импортным шампунем.

Наденька царственно бросила на стойку ключи от номера Капабланки.

– Мы с доном Хосе едем в ресторан. Он хочет посмотреть ночную Москву и послушать цыганскую музыку.

– А герр Лас… – заикнулся портье.

– Герр Ласкер спит, у него завтра ответственная партия. Просил не беспокоить.

– Так точно.

Портье был из гороховых и едва сдержался, чтобы не приложить руку к отсутствующей фуражке.