Охота на Джека-потрошителя

В конце маленькой комнаты находился офис, где за огромным столом сидел тучный мужчина. Во всем его облике, даже в очках, читалось напряжение. Гравированная табличка на двери извещала всех входящих, что это редактор. Он выглядел мрачным, и эта мрачность сквозила в каждом его движении и поступке; она свидетельствовала о том, что он видел слишком много темных сторон жизни. Редактор по очереди оглядел каждого из нас, по-видимому, пытаясь понять, кто мы такие и каковы наши мотивы, потом остановил взгляд на суперинтенданте Блэкберне.

Редактор погасил сигарету пухлыми пальцами, потом жестом пригласил нас войти и присесть. Его движения были быстрыми и резкими.

Я смотрела, как крохотные оранжевые угольки превращаются в серый пепел, поднявшийся в воздух после нашего прихода. Густой клуб дыма завис над нашими головами, словно не желал пропустить то, о чем мы собирались узнать.

Я не нашла в себе сил высказать возмущение этим ядовитым дымом – слишком нервничала из-за тех новостей, которые могли оправдать или окончательно приговорить дядю. Однако Томас, казалось, был готов перепрыгнуть через стол и затолкать остатки табака курильщику в легкие.

Дрожащими руками редактор указал на чайный сервиз, стоящий на буфете у стены.

– Если кто-то из вас захочет подкрепиться, прежде чем мы начнем, прошу вас, угощайтесь.

Блэкберн посмотрел на меня, приподняв брови, но я покачала головой. Я не хотела задерживаться там дольше, чем необходимо. Это место подавляло меня, а редактор вызывал нервную дрожь.

– Нет, спасибо, мистер Дойл, – сказал он. – Если не возражаете, я бы хотел увидеть то письмо, о котором вы говорили.

– То, что вы сейчас увидите, довольно неприятно, – предупредил мистер Дойл, глядя именно на меня. – Особенно для юной леди.

Я улыбнулась, наклонилась над столом и произнесла самым любезным тоном, на какой была способна:

– В свободное время я вскрываю тела покойников. Два из них принадлежали жертвам Кожаного фартука. Запах, который заполнял комнату, мог поставить на колени мужчину, а я помогала дяде во время вскрытий, стоя в луже застывшей крови, – я откинулась на спинку стула, и кожаная обивка скрипнула, будто в знак неодобрения. – Что бы вы ни показали нам, мой желудок справится с этим, я вас уверяю.

Мистер Дойл побледнел, потом коротко кивнул и стал перебирать лежащие перед ним бумаги. Трудно было сказать, что его больше смутило – моя неподобающая для дамы деятельность или то, что я ему о ней сообщила нежным детским голосом. В любом случае я почувствовала себя немного лучше, заставив его самого ощутить неловкость.

Томас фыркнул, потом поднял руки извиняющимся жестом, когда мистер Дойл сердито взглянул на него. Блэкберн перестал выглядеть как должностное лицо; он казался таким же мальчишкой, как Томас, и ему лишь чуть лучше, чем Томасу, удавалось скрыть свой смех.

Я по-новому взглянула на Блэкберна. Томас прав: в его лице было нечто обезоруживающее. Одним застенчивым взглядом он завоевывал ваше полное доверие.

Мистер Дойл откашлялся.

– Ну, тогда ладно. – Он открыл верхний ящик стола, достал письмо, потом подтолкнул его по крышке стола туда, где сидели мы (кстати, на стульях с жесткими прямыми спинками). По-видимому, ему уже не терпелось от нас избавиться. Я чуть было не сообщила ему, что это чувство обоюдно. –   Это пришло по почте сегодня утром.

Томас схватил письмо раньше Блэкберна и меня и прочел вслух.

«Любезнейший Шеф, я все время слышу что полиция меня поймала но пока они меня ни остановили». Томас открыл рот, без сомнения, готовый высказать что-нибудь в духе Томаса, поэтому, чтобы ему помешать, я выхватила письмо из его рук и прочла его сама.

Грамматика была кошмарной.

Я быстро читала дрожащий петляющий почерк, и с каждым прочитанным предложением по моей коже ползло все больше мурашек. Чернила имели кроваво-красный цвет, вероятно, для того, чтобы нагнать страху на читателя, словно самого послания было бы недостаточно. Насколько я поняла, оно, возможно, было написано настоящей кровью.

Меня ничто не удивило бы, когда дело касалось этого безумца.

«Любезнейший Шеф,