Охота на Лунина

– Я тогда учился в институте, – человек у стены наверняка заметил, что Лунин стал к нему немного ближе, но почему-то не посчитал нужным на это отреагировать, – второй курс. Мы сдали зимнюю сессию и компанией, я и несколько таких же оболтусов, улетели на две недели в Таиланд. Там однажды от нечего делать мы потащились на какое-то сафари, во всяком случае, так это называлось. Первый день едешь на слонах куда-то сквозь джунгли, а второй сплавляешься вниз по реке на плотах. Ночевали тоже в джунглях. Такая, знаешь ли, забавная деревня, обезьянья. Прямо на ветках деревьев выстроены настилы, на этих настилах что-то вроде шалашей с гамаками. Не сказать, что очень удобно, но один раз ради экзотики можно попробовать. Между деревьями сооружены подвесные мостки, так что можно ходить друг другу в гости. Мы и собрались, осушили все наши запасы местного вискаря, ну и стали потихоньку разбредаться по своим гамакам. Наутро ведь еще по реке грести. И тут мы с одним приятелем, Антоном, решили немного пройтись. Там есть такая дорожка подвесная, вокруг всей деревни идет, можно гулять кругами. Идем-бредем, видим, от этой самой дорожки на другой берег реки мост тянется. Только поперек него веревка висит и табличка. Там что-то по-тайски накарябано, ну и по-английски, для особо бестолковых. STOP. Ну тут не надо МГИМО оканчивать, чтобы ясно стало – нельзя на этот мост ходить. Но когда в тебе столько виски, слово «нельзя» становится таким многозначным… В общем, веревочку мы приподняли, пролезли под ней и почапали потихоньку на тот берег. А мостик, хоть и закрыт для прогулок, но подсветочка на нем имеется, проводочки поверху натянуты, фонарики красненькие висят, так что в принципе хорошо все видно, куда идешь. Даже поначалу непонятно было, почему закрыто. Ближе к середине моста дошли, поняли. Причем удивительная штука, Лунин, поняли мы это одновременно, но только я вовремя, а приятель мой слишком поздно. Как тебе такая теория относительности?

– Я так понимаю, приятель шел первым.

– Bravo, mon cher![3] Именно! Он шел, он и провалился. Гнилое там все было, оказывается, напрочь гнилое. Как раз на следующий день ремонтировать собирались. Но это я уже позже узнал. А пока – доски трещат, он кричит, валится вниз. Ужас! В последний момент ухватился он рукой за веревку, ну, на которой весь этот настил держится. Ухватился, значит, и висит. А подтянуться-то и не может! Проблемы с лишним весом, это ведь страшная штука, Лунин, учти! Я на коленки упал, подполз почти к самому краю, смотрю, он еще держится. Пальцы на руках аж белые от напряжения, а рожа, наоборот, красная. Меня увидал и пищит: «Помоги мне!» Вот, ей-богу, не вру, такой у него голос писклявый стал с перепугу. Я его хвать за запястье одной рукой. Потянул и тут слышу – дощечка-то подо мной поскрипывает. Она, бедная, меня одного еле держит. Куда ей второго? У меня рука сама и разжалась. А он смотрит на меня, в глазах слезы, а взгляд… Лунин, я такой взгляд до того дня никогда раньше не видел. Когда человек знает, точно знает, что вот-вот умрет и спасения уже не будет, у него в глазах что-то меняется. В них умирает вначале надежда на жизнь, а потом и сама жизнь. И тогда человек видит то, ради чего он эту самую жизнь и прожил.

В комнате стало тихо. Противоестественно тихо, как не должно быть в помещении, в котором собрались двое взрослых, но еще достаточно молодых мужчин и такое же количество женщин. В этой плотной, давящей тишине Илье вдруг послышалось, что где-то поблизости играет музыка. Он моргнул, отгоняя слуховую галлюцинацию, затем почесал правое ухо, но музыка все продолжала играть, правда, разобрать мелодию или голос исполнителя все же не удавалось.

– Так и что же он видит, – задал, наконец, вопрос Лунин, – Бога?

– Смерть. После жизни можно увидеть только смерть. И я скажу тебе, это прекрасное зрелище. Она отражается в зрачках, надо только быть достаточно близко, чтобы иметь возможность ее увидеть. В то мгновение, когда Антон разжал руки, я лежал на деревянном помосте, смотрел прямо ему в глаза и не мог отвести взгляд в сторону. В это самое мгновение я увидел такое, чего больше уже не мог забыть никогда. Точнее, поначалу я думал, что все пройдет. Но этот взгляд, это последнее мгновение, когда жизнь растворилась в глубине его зрачков, а вместо нее появилось нечто другое, более прекрасное, он продолжал мне сниться снова и снова. Каждую ночь, раз за разом я просыпался весь в поту, а утром говорил родителям, что вновь видел кошмары, до тех пор, пока не понял: это – не кошмары вовсе. Это мои желания. А желания, Лунин, не стоит держать в себе, это вредно для организма.

Черный зрачок пистолета вновь качнулся из стороны в сторону и затем уставился Илье прямо в переносицу, отчего Лунин почувствовал себя совсем неуютно.

– Ладно, поболтали и будет. Как говорят в пригородах Парижа, chaque chose en son temps[4]. Время выбирать, Лунин. Что, сам в петлю полезешь или посмотришь на смерть со стороны? Точнее, со стороны буду смотреть я. А ты, друг мой, сам ее призовешь. Вот этим вот ножичком.