Охота на мух. Вновь распятый

Мир-Джавад предупредил Ширали, зная, кому он это говорит: Ширали никогда не упускал случая сделать ближнему пакость, а уж ближнему высокочтимого Атабека, кому он завидовал самой черной завистью… Мир-Джавад был в нем уверен, да и в своих молодцах не сомневался. Весь следующий день он провел, тщательно подготавливая каждую деталь, предусматривая любую мелочь. Как он и обещал Шефферу, с рудников вывезли тайно все запасы продовольствия и топлива, а зарплату задержали. Озлобление рабочих и их семей достигло такого предела, что Шефферу стоило большого труда сдерживать гнев обездоленных масс, направить его в мирное русло предстоящей демонстрации, а не разрушать рудники и не браться за оружие, к чему призывали некоторые буйные головы.

— Мы девятого утром пойдем требовать своих прав мирной демонстрацией, — до хрипоты кричал Шеффер. — Наш отец родной Гаджу-сан не знает, я уверен, о наших бедах. Больше того, я уверен, что администрация рудников скрывает наши требования и от местного руководства. Подождите, и я уверен, что мы победим!

«Горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы твоей и делаешь его пьяным, чтобы видеть срамоту его! Ты пресытился стыдом вместо славы; пей же и ты, и показывай срамоту, — обратится и к тебе чаша десницы Господней и посрамление на славу твою»…

И рано утром девятого ноября тысячи рабочих семей с малыми детьми на руках, некоторые, из тех, что постарше, тоже увязались со взрослыми, растянувшись длинной колонною, со знаменами, лозунгами, с портретами Гаджу-сана, двинулись с гор в город. Шеффер повел колонну старой дорогой через ущелье Шарпе, по которому протекала одноименная речка, с узким мостом через него.

Как только колонна перешла через мост, авангард пытался остановиться, увидав за поворотом цепь индейцев чеч-ин и гу-ин, «дикушей», как называли в народе солдат из «дикой дивизии». Но многотысячная колонна, те, кто шел сзади, не подозревая о появившемся препятствии, давили на передних с такой силой, что они хоть и медленно, но продолжали движение вперед.

Лязгнули затворы винтовок, раздалась короткая команда, офицер взмахнул рукой, и короткий резкий залп разорвал воздух. Стреляли вверх, для острастки. Но Мир-Джавад послал на скалы несколько своих снайперов, и они по той же команде выстрелили, их выстрелы смешались с залпом солдат, и офицер с тремя рядовыми упали на дорогу мертвыми. Ширали решил, что стреляли рабочие, и приказал открыть пулеметный огонь по колонне. Убитый офицер был племянником Ширали, и он, вне себя от горя и гнева, приказал стоявшему в резерве танку выйти на исходную позицию и открыть огонь.

Колонна была настолько плотна, что практически каждая пуля находила свою цель, свою жертву. А танк открыл огонь и из пушки. Это была страшная бойня. Колонна продолжала ползти вперед, пока задние не поняли, наконец, что стреляют по колонне, не остановились и не бросились бежать вспять в горы, в рудники, сшибая и давя, обезумев, слабых и детей, кто падал, встать не успевал, по нему проходила лавина, втаптывая в пыль дороги.

Все, кого колонна выдавила в район моста через речку Шарпе, были уничтожены. Многие, пытаясь спастись от пуль и осколков, бросались сами в речку или бросали своих детей, но мелководный Шарпе едва скрывал под водой острые обломки скал, и несчастные разбивались о них. Крики ужаса и проклятия слились в один нечеловеческий вой. Люди наивно закрывались портретами Великого Вождя и Учителя, надеясь, вероятно, что в изображение святого отца всех стран и народов солдаты не осмелятся стрелять. Но пули дырявили изображения непобедимого с еще большей легкостью, чем укрывающихся за портретами людей. Матери своими телами пытались закрыть детей, но снаряды, выпускаемые из пушки танка, разрывали на части одновременно и матерей, и детей.

«Ад поднялся на землю и поглотил ее. Смола и огонь воцарили, сжигая и пачкая белизну ангелов и золото солнечных лучей… Мрак и туман, мрак и туман! Отказалось небо от нас. Мы проклятые дети матери Вселенной, убившие и себя, и природу, и прошлое, и настоящее, и будущее. Забыты все десять заповедей, выстраданные людьми и данные нам небом, дьявол ввел свои законы, горе нам, горе, нет нам прощения и нет нам пощады. Пошли душу мою грешную в ад, боже, на земле страшней»… — кричал сошедший с ума от своей вины Шеффер, пока пуля снайпера не прервала его жалкого существования…

А на скалах, рядом со снайперами, уютно расположились два кинооператора, снимавшие происходившее побоище. Это были лучшие кинооператоры, которым мог доверить право на съемку Мир-Джавад. И он мог быть довольным. Снятые кадры потрясали.

Мир-Джавад смотрел их в просмотровом зале и тихо радовался необыкновенной удаче. Теперь было что показать Гаджу-сану…

И Мир-Джавад полетел в столицу.

— Что привез? — встретил его Васо.

— Материальчик — пальчики оближешь! — гордо сказал Мир-Джавад.

— Клянусь отца? — передразнил друга Васо. — В коробках что? Фильм привез показывать? Если порнографический, отцу не показывай, не поймет…