Охота на «Троянского коня»

– По-моему, их оправдания тоже звучат правдоподобно, – неуверенно произнес Воеводин. – В жандармском управлении проверили показание обвиняемых. Оказалось, что Ригерт действительно занимался малоприятным делом очистки выгребных ям в лагере Алексеева за сдельную оплату. У Ангелиса действительно было германское охранное свидетельство, однако он утверждает, что выпросил его у оккупационных властей, чтобы отвезти больную дочь к доктору. Что касается братьев Згибневых, возможно, их вина заключалась лишь в том, что, переспав с проституткой, они желали сохранить случившееся в тайне от своих жен? Такое поведение, конечно, не назовешь примерным, однако не карать же за это по всей строгости закона военного времени…

– Ты прав, – согласился генерал. – В таком случае, ни один из четверых не может быть обвинен с полным основанием – в связи с отсутствием неопровержимых документальных доказательств и других свидетелей их преступных деяний. Все свелось к слову Медыс против их слова. Можно ли ей верить? Именно поэтому я и задал свой вопрос: не откажется ли она от своих слов?

– Если до суда с ней ничего экстраординарного не случится, то она будет стоять на своем, – заверил Воеводин.

– Ну, если ты в этом уверен, то готовь документы для передачи руководству, – приказал генерал. – Будем заканчивать это явно затянувшееся и довольно щекотливое дело, итог которого начальству будет явно не по душе.

* * *

27 марта начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Гулевич передал приказ коменданту Варшавской крепости: «По повелению Верховного главнокомандующего вам предписывается учредить военно-полевой суд из штаб-офицеров для суждения полковника Мясоедова».

Вечером 31 марта в большом зале Александровской цитадели начался суд. Были вызваны четыре свидетеля. Главный – Колаковский – приглашен не был «за дальностью расстояния».

В обвинительном заключении, как и следовало ожидать, фигурировали не только документально подтвержденные факты преступлений полковника Мясоедова, но и умозаключение старших начальников, стремящихся свалить на споткнувшегося офицера все свои грехи. Несмотря на яростную защиту, неумолимые судьи были единодушны в своем решении: «Виновен!»

Когда приговор был вынесен, Мясоедов кричал о своей невиновности, требовал фактов, уличающих его в шпионаже, слал телеграммы жене и дочери: «Клянусь, что невиновен, умоляй Сухомлиновых спасти, просить государя императора помиловать». Все было тщетно. За «шпиона» заступаться никто не хотел. Судьба Мясоедова была решена еще до суда.

Вынесенный приговор надо было утвердить. На полученную еще в ходе суда телеграмму Бонч-Бруевича: «Для доклада главнокомандующему прошу сообщить положение дела полевом суде», – комендант цитадели послал немедленный ответ: «Мясоедов будет повешен через два часа после вынесения смертного приговора».

3 апреля Ставка выпустила официальное сообщение по этому делу. В нем говорилось, что наблюдение за Мясоедовыми установило его «несомненную виновность». Мясоедов был замечен в связях с агентами «одной из воюющих с нами держав». И на этом основании он был обвинен военно-полевым судом и повешен.

Разоблачение и казнь Мясоедова не могли не отразиться на военном министре. Ставило под подозрение Сухомлинова и вредительское снабжение русской армии, оказавшейся в самом бедственном положении. Наконец, почти открыто поговаривали о том, что военный министр, запутавшись в денежных делах, наживается на поставках и подрядах в армию и окружил себя подозрительными дельцами, едва ли не немецкими тайными агентами.

Глава VIII. Берлин. Март 1915 г.

1

Схватив здоровой правой рукой, сухую левую, Вильгельм, озабоченно промолвил:

– Вот уже больше полугода мы топчемся на месте вместо того, чтобы одним ударом опрокинуть этот франко-британский фронт и наконец-то выйти к Парижу. Но я не могу отдать приказ о наступлении, потому что фон Гинденбург вновь умоляет меня снять с Западного фронта не меньше трех корпусов и Кёнигсбергскую ландверную дивизию для того, чтобы сдержать напор русских. Что делать? Что делать? – в отчаянии воскликнул кайзер. – За спасительный для Германии совет, я готов продать свою душу дьяволу!

«Император, как всегда, в своем амплуа и вновь на грани истерики, – неприязненно подумал Николаи. – Но теперь самое время предложить ему тот единственный и реальный выход из сложившейся на фронтах и в стране ситуации».

– Ваше Величество, – обратился к императору Николаи, – если позволите, я доложу вам свои размышления по этому поводу.

Вильгельм с искренней надеждой взглянул на своего обер-шпиона.