Охота на «Троянского коня»

– После того как Николай II в личной беседе заявил французскому послу о том, что он намерен принять «радикальное решение, касающееся Константинополя и черноморских проливов», Форин-оффис прислал мне необходимые инструкции. И когда Сазонов вскоре представил мне и Палеологу меморандум, выдержанный в том же духе, я, следуя рекомендациям министерства, дал принципиальное согласие на это, но оговорил право Англии на соответствующую компенсацию. Французы после недолгого молчания тоже были вынуждены согласиться с требованиями русских. Я думаю, что это наше джентльменское соглашение будет достойно оценено царем и станет веским аргументом против сепаратных переговоров с немцами.

– Неужели нам и в самом деле придется отдать проливы русским? – удивленно воскликнул майор. – Во время аудиенции, перед моей командировкой в Россию, сэр Уинстон проинформировал меня о своих намерениях в отношении проливов, в том случае, если Германия начнет сепаратные переговоры с Россией. Я осмелюсь посоветовать вам, сэр, как можно быстрее поставить об этом в известность не только вашего шефа, но и Первого Лорда Адмиралтейства. С тем, чтобы он был готов отдать своевременный приказ главному штабу о начале операции Средиземноморского флота по взятию с моря турецких укреплений в Дарданеллах и прорыву через Мраморное море к столице Османской империи.

– Я непременно поставлю в известность сэра Уинстона об этом, – согласился посол, – и будьте уверены в том, что, несмотря ни на какие соглашения, проливы в любом случае будут нашими!.. Меня сейчас больше всего волнует вопрос, каким образом противодействовать сепаратным переговорам здесь, в России, – после небольшой паузы добавил он. – Для этого прежде всего необходимо установить круг противников и поклонников войны в императорском окружении. – Посол встал и, подойдя к инкрустированному перламутром и слоновой костью буфету, явно привезенному из далекой Индии, достал поднос, на котором уже стояли два хрустальных бокала и бутылка шотландского виски. Поставив поднос на стол, посол разлил по бокалам виски и, разбавив один из них содовой, вопросительно взглянул на майора.

– Я, как настоящий русский, пью неразбавленным, – с гордостью в голосе промолвил Джилрой. Взяв протянутый Бьюкененом бокал, он отпил небольшой глоток и с удовлетворением промолвил: – Давно я не пробовал такого прекрасного виски.

Пропустив эти слова мимо ушей, посол неожиданно спросил:

– Как, по-вашему, кто из близкого окружения и министров подвигает императора к выходу из войны? Вы уже довольно продолжительное время находитесь в России и, мне кажется, должны иметь на этот счет свое мнение.

Прежде чем ответить, Джилрой сделал еще глоток божественного для любого англичанина напитка, потом неторопливо затянулся сигарой.

– Министры приходят и уходят, а он остается, – задумчиво промолвил он.

– Вы имеете в виду Распутина, – догадался Бьюкенен. – Возможно вы правы…

– У меня есть этому неопровержимые доказательства, – уверенно заявил военный агент. – Перед самым началом войны старец засыпал царя телеграммами, в которых призывал «папу» не развязывать «кровавой бойни». Мои люди сумели раздобыть несколько подобных писем и телеграмм Распутина к царю и царице.

Джилрой вытащил из внутреннего кармана френча туго набитый бумагами конверт. Встав с кресла, он подошел к столу и выложил перед послом документы, обличающие Распутина, как ярого противника войны и миротворца, а вернувшись обратно, с интересом наблюдал за тем, как менялось лицо Бьюкенена по мере ознакомления с бумагами.

В телеграмме, отправленной Распутиным Николаю II 29 июля 1914 года, сразу же после подписания указа о всеобщей мобилизации, провидчески говорилось:

«Беда, горя много, просвету нет, слёз-то море, и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, ужас неописуемый. Знаю, все от тебя хотят войны, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божие наказание, когда он отымет путь. Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Всё тонет в крови великой. Григорий».

Особенно посла поразило проникновенное письмо старца к императрице.