Охота на «Троянского коня»

– Но почему же вы его не арестовали? – удивленно воскликнул генерал Людендорф, тем самым прервав занимательный рассказ шефа германской разведки подполковника Николаи на самом интересном месте.

– В то время ни мне, ни даже руководителю всех разведслужб Германской империи, графу Эйленбургу, при всем нашем желании не удалось бы это сделать по причине того почтения, которым пользовался Мясоедов у кайзера и его окружения благодаря своему участию в императорских охотах. Его личная близость к кайзеру не позволяла ни мне, ни прусской полиции не только вмешиваться в его дела, но даже установить наблюдение за ним, хотя имелись более чем достаточные свидетельства того, что этот русский приезжает в Германию не любоваться видами, а шпионить.

– Ну что же, такого пройдоху и ловкача и русской контрразведке выдать не жалко, – резюмировал генерал. – Каков же был итог вашего вояжа в Россию? – поинтересовался он, после небольшой паузы.

– Итог был довольно результативным и поучительным, но только для меня, – грустно усмехнулся Николаи. – Успешно выполнив роль курьера для военно-морской разведки и составив довольно обстоятельный, правдивый доклад, я ожидал хоть какой-то благодарности от своего берлинского начальства, но вместо этого получил явно незаслуженный нагоняй. Прежде всего за то, что без ведома руководства, на свой страх и риск, согласился выполнить просьбу адмирала Тирпица, явно во вред выполнению основной своей задачи.

– Вы хоть поняли, почему получили взбучку? – спросил, усмехнувшись, Людендорф.

– О да, генерал! О противоречиях, существующих между командованием сухопутных войск и военно-морского флота я узнал от своего тестя, генерала Кольгофа. Помогая адмиралу Тирпицу, я тем самым нарушил неписаный закон, который должны соблюдать все офицеры Генерального штаба. Хотя с тех пор у меня сложились прекрасные отношения не только с фон Тирпицем, но и с военно-морской разведкой.

– Все это верно, но вы не знаете самого главного: почему ближайшему советнику кайзера и вашему шефу графу Эйленбургу так не понравился ваш доклад.

– Наверное, потому, что получился он не таким мрачным, каким ожидали от меня в русском отделе разведки. Но я старался быть объективным, полагая, что российская армия стала сильнее, чем была. В доказательство этого говорило, кроме всего прочего, и то, что Киевский и Варшавский военные округа были значительно усилены войсками, принимавшими участие в боевых действиях на Дальнем Востоке. На восточных границах Германии и Австро-Венгрии появились отмобилизованные части, солдаты и офицеры, которых умели не только обороняться, но и побеждать.

– Я прекрасно помню ваш доклад и во многом был с вами согласен, – признался Людендорф, – но я также знал и о том, что Эйленбург, чтобы добиться от кайзера большей решимости в осуществлении плана Шлиффена, постоянно докладывал ему о слабости и уязвимости России, строя свои выводы на том, что, страна, которая не смогла дать достойный отпор даже японцам, которых в Европе настоящими вояками никогда не считали, просто не может быть достойной уважения. И тогда вы со своими выводами о необычайно высоком росте военного потенциала России оказались в Генеральном штабе белой вороной. Сейчас мы пожинаем плоды нежелания Генштаба видеть Россию такой, какая она есть. Скажу вам откровенно, что, если бы не бездарность русского командования, неприхотливые и стойкие русские солдаты уже бы давно гарцевали по Берлину, так же, как когда-то это проделали их славные отцы и деды… Так что давайте выпьем за то, чтобы в русской армии не переводились безголовые генералы, и тогда победа будет нам обеспечена, – провозгласил Людендорф, разливая коньяк.

5

Видя искреннюю заинтересованность Людендорфа в проведении операции прикрытия варшавского резидента, Николаи вызвал к себе майора Клюге.

– Вы нашли человека, способного выполнить наше секретное задание? – спросил он офицера, как только тот вошел в кабинет.

– Яволь, – деловито произнес майор, раскрывая свою неизменную кожаную коричневую папку, – я нашел нужного человека, который готов выполнить любое наше задание.

Он выложил на стол два листа плотной бумаги, на которых убористым почерком было начертано: