Заплаканные глазки забегали. На лице еще сильнее заалел румянец.
– Ничего не знаю. Не видела, господа хорошие. Идти мне надобно. Мочи тут быть нет. Боренька мой… как же это все?
Сорвавшись с места, она бросилась к выходу, но была остановлена зычным окриком пристава:
– Наш разговор не закончен, госпожа Олейникова. К завтрему утру в Мещанский участок всенепременно пожалуйте. Дело особливой важности к вам имеется.
Кивнув, барышня скрылась за дверью. Мы с Гордеем снова остались вдвоем.
– Допрос учините? – поинтересовалась я.
– Сами ж видите, Софья Алексеевна, знает она что-то. Знает и молчит.
Я вздохнула.
– Тут одно, либо боится, либо дело в деньгах. Надеюсь, вы не будете против, если я тоже поприсутствую?
Не последовало ни споров, ни шантажа, ни возражений. Лишь легкая усмешка, при виде которой мое сердце пропустило удар.
Глава 5, Где жестокость – понятие относительное
Поздний вечер в доме Леденцовых–Замировских проходил спокойно.
Инесса Ивановна, сидя в кресле-качалке, читала газету. Устроившаяся на краешке дивана Глаша – шила.
Двое призрачных мужчин, продолжая друг друга демонстративно игнорировать, висели под потолком. Тишка, на кухне, изучал алфавит, по подготовленным мною карточкам. И только я, забравшись с ногами в уютное кресло, предавалась безделью.
Не открыто, конечно. Делала вид, что слежу за разыгравшейся за окном вьюгой, но мыслями была далеко…
Допрос жильцов «Зимней сказки» не дал решительно ничего нового. Свидетелей преступления так и не нашлось. Бореньку Хвалёнова соседи, половые и управляющий характеризовали как человека исключительно воспитанного, но абсолютно нелюдимого.
Подолгу у себя не засиживался. Появлялся обычно к вечеру, чтобы переночевать. С утра снова уходил. Гостей, помимо госпожи Олейниковой не привечал. Родня супруги – о которой он пел любовнице – тоже не заходила. Накануне убийства, в одиночестве вернулся с работы. Был весел и мил.
Незнакомого мужчину той фактуры, что мог бы справиться с репортером, не заметить в холле меблированных комнат – где от ока Акакия Мироновича ни спрятаться, ни скрыться – было практически невозможно. Вот мы с Гордеем и предположили, что душегуб не только силен, но и проворен. Влез в окно. Тем более, всего второй этаж и лестница под балконом.
Все же, для маленького городка, каким был Китеж, действовал этот тип чересчур нагло. С первой жертвой расправился во дворе многоквартирного дома. Ко второму в нумер залез. Тела не прятал. Ни денег, ни дорогих вещей не брал.
Как бы все было проще, окажись убийцей Хвалёнов. Тут тебе и мотив имеется, не один. Соскочить, к примеру, решил, а подельник принялся за шантаж? Или краденое не поделили?
Так правильно в голове все кусочки паззла вставали. А сейчас я в кромешной темноте. Болтаюсь в ней, как лодка в бурном море. И чувствую бессильное раздражение.
Привыкнув полностью полагаться на логику, связывать, на первый взгляд совершенно бессвязные факты, сейчас я как будто читала детектив, где на последнюю страницу перелистнуть, чтобы узнать отгадку, никак нельзя.
– Сонечка, – отложила газету тетушка. – Нездоровится тебе, милая? Чего-то бледная больно.
– Все в порядке, Инесса Ивановна. Я просто… решаю головоломку. Дюже дело нам с Гордеем Назаровичем сложное попалось.
Вместо того чтобы привычно нахмуриться, как часто происходило, стоило тетушке услышать о полицейских делах, старушка хитро прищурилась. Подперла ладонью щеку.
– Гордей Назарович то, Гордей Назарович се. Уж не пора ли нам сватов ждать?
– Скажете тоже, – смутилась я. – Мы всего лишь… партнеры.
– Вижу я, как он на тебя смотрит. Что тот петух на холеную курочку. Даром, что не облизывается.
Глаша, усиленно делая вид, что не прислушивается к нашему разговору, тайком прыснула в кулак. Я же закашлялась и, кажется, вся покраснела.
– Господин пристав человек чести и благородства…
Инесса Ивановна отмахнулась.
– Да ежели б я сомневалась, неужто на пушечный выстрел его б к тебе подпустила? Однако ж, эти ваши… дела. Чего на этот раз приключилась? Ты уж душу излей, авось полегчает. А мы с Глашей, в силу возможностей, подсобём.
Загадку убийства вора и репортера Бореньки, эти две женщины вряд ли решат. Но помочь, как я вдруг поняла, действительно могут…
– Инесса Ивановна, Глаша, скажите, видали ли вы в городе высоких и мускулистых мужчин? Таких, чтоб силой от них веяло. Мне что-то ни одного не попадалось.
– Эх, ежели бы, барышня, – грустно покачала головой Глаша. – Двоих токмо знаю. Фрол Денисович, приказчик в соляной лавке. Да Егор Натаныч, первый на Китеже шорник. Лет им, правда, за шестьдесят. Но силища такая, что… Ух!
Я сделала мысленную пометку, сообщить об этих мужчинах Ермакову. Надежды, конечно, мало, но чем черт не шутит?
– Моложе и не встретить, – поддержала Глашу тетушка. – Ежели кто сильным, да высоким уродился, в столицу едет. Там цирк и французская борьба. Всяко устроиться можно, денег заработать, чего им тут пропадать?
Ее слова застали меня врасплох. Внезапно в голове зажглась яркая лампочка.