– Ах да, та самая Черная вдова, что любила потчевать молодых студентиков ядом. Помниться, господин пристав мгновенно ее нашел и скрутил. Все газеты им восхищались. Красавец, особливо в форме. Сколько барышень молодых даже прогулки вдоль участка планировали. И как тебе трудится рядом эдаким молодцем, Сонечка?
И смотрит так… проникновенно. Я аж засмущалась.
– Гордей Назарович, мужчина во всех смыслах порядочный и обходительный. Ради нахождения истины и торжества закона, готов на все. Занимать должность его помощницы, большая честь. Смею надеяться, что и он меня тоже ценит.
– Да как не ценить такую умницу – раскрасавишну? – заулыбалась Наталья Андреевна. – А вот давеча в газетах писали, что в Китеж из лесу Волколак, с от такими зубищами, в гости пожаловал, тоже правда? Говорят, к ночи на охоту выходит. Улицы выбирает, где потемнее. Зазевается кто – почитай не жилец…
– Наташенька, что ты такое говоришь? – воскликнула госпожа Режицкая. – Быть того не может.
Госпожа Задашная лишь развела руками.
– За что купила, за то и продаю.
Черная вдова, Князь Тьмы, вот теперь Волколак. Любит простой китежский люд мистику ко всему непонятному приплетать. Впрочем…
Мой взгляд устремился к потолку, над которым висело три призрачные жертвы того самого Волколака.
… И без звучного названия, мистики здесь хоть отбавляй.
– В газетах какой небывальщины токмо не напишут, – отмахнулась тетушка от россказней Натальи Андреевны. – Упыри, Волколаки. Все им лишь бы языком чесать…
– Сонечка, а ты что думаешь? – повернулась ко мне госпожа Задашная. – Волколак то охотится, аль тать ночной?
– Расследование идет полным ходом, Наталья Андреевна, – вымучила я любезную улыбку. – К сожалению, вся информация по нему – тайна следствия. Но одно знаю наверняка, здесь замешен обычный человек. К мистике он не имеет никакого отношения.
Дамы, за исключением Инессы Ивановны, потеряв к теме интерес, заметно приуныли. Да и у меня голова разболелась не на шутку. Еще и мышцы начало ломить. Коснувшись тыльной стороной запястья щеки, я почувствовала исходящий от нее жар. Температура резко скакуна вверх. В таком состоянии не чаи горячие распивать надо, а пластом лежать в постели.
Чем скорее я закончу с делом, пока голова еще немного работает, тем скорее займусь здоровьем.
– Хотя знаете… – я сделала вид, что задумалась. – Было у нас давеча одно… необычное дело. Возможно, вы слышали о смерти столичного медиума? Некой госпожи Амадеи.
Амалия Генриховна и Наталья Андреевна, резко закашлявшись, удивленно переглянулись.
Нечто похожее я уже наблюдала, когда обсуждала с Градиславой Богдановной Соловицкой эту же тему. Не слишком ли странное совпадение?
– Разумеется, наслышаны, – первой подала голос Амалия Генриховна. – Китеж – городок маленький. Любой чих газеты разнесут. Однако, в голову не возьму, чем же это дело так… необычно?
– Ну как же? Дама мертва. Следов никаких. Уж месяц минул, а убийство так и не раскрыто.
– Поговаривали, нрава она была вздорного, строптивого, – вмешалась в разговор Наталья Андреевна. – Не при столь юной барышне будет сказано, но… любовников, ходит слух, меняла, как перчатки. Ссора, поди, случилась. Вот и исход.
Да уж, такими темпами мне до правды не докопаться. Придется идти напрямик.
– Так уж вышло, что перед самой ее кончиной, мы имели с ней короткий разговор, – за столом образовалась гробовая тишина. Три пары глаз уставились на меня в упор. – Госпожа Амадея приглашала меня на личную встречу. Мне показалось, она довольно близко знала моего батюшку…
– Вздор! – заявила, как отрезала госпожа Режицкая. – Алексей Макарович с эдакой падшей женщиной и словом бы не обмолвился.
– Видимо, что-то напутала ты, Сонечка? – нахмурилась Наталья Андреевна.
Тетушка молча поднялась с места, наклонилась ко мне и коснулась лба хрупкой, холодной ладонью.
– Милая, да у тебя жар! – воскликнула она, оторвав руку. – А я-то думаю, чего так раскраснелась. Глаша, немедля Тишку за Модестом Давидычем пошли. И настой неси. Надобно Сонечку уложить, да протереть.
Так и не озвучив весь свой список вопросов – а их у меня было не мало – я была вынуждена подчиниться.
Распрощалась с гостями, в чьих глазах плескалось едва уловимое облегчение вкупе обеспокоенностью, и последовала за Инессой Ивановной.
Раздев и уложив меня в постель, тетушка, не переставая причитала, поругивая меня за беспечность, а Глашу – за невнимательность. Смочив чистую тряпку в холодном настое, она села у изголовья и принялась протирать мне лоб.
Головная боль медленно отступала. Глаза закрылись. Я провалилась в беспокойный сон. Но быстро вынырнула из него, когда явился доктор.
Модест Давидович, дородный мужчина с пышными бакенбардами, в черном пальто и с габаритным кожаным саквояжем под мышкой, гостем в нашем доме был частым. Любил он страстной любовью тетушкину можжевеловую настойку. Дай только повод на огонек заглянуть.
Подробнейше расспросив меня о симптомах, он попросил открыть рот. Затем оттянул нижние веки. Достал стетоскоп, послушал дыхание.