– Смотри, маленькая, – глядя на наше отражение в стекле, расстегнуть молнию брюк, чтобы, отодвинув трусики, тереться об округлые ягодицы. Откинул голову назад, резко втягивая в себя воздух…Дьявол! Ощущение, будто взорвусь, не успев войти в неё. Потому что слишком сильная жажда по этому телу, слабому, дрожащему в моих руках. Мой самое большое искушение, настолько сильное, что даже ни разу в голову не пришло, что устоять смогу. Потому что знал – ни хрена не устою. Тем более теперь, когда знал, какое бешеное удовольствие обладать ею.
До крошева стиснув зубы, смотреть на её закушенную губу и глаза, затуманенные, подёрнутые поволокой наслаждения. Отражение мигает, то исчезая, то появляясь вновь в свете тусклой лампы. Отблески молний выхватывают её лицо…не просто красивое. Идеальная красота. Хотя заводит далеко не это. Красота может быть холодной, вызывающей желание лишь издали любоваться, возможно, поклоняться. И не более того. С ней? Чёрт, от её красоты слишком горячо. Горячо в низу живота, в венах кровь пениться начинает, и дерет горло от желания трахать до потери пульса. Её красота – чистейший секс. Особенно когда она вот такая, с мокрыми волосами, которые я наматываю на ладонь, и она резко выдыхает, не отводя от меня взгляда. Снова дрожит, прижимаясь ко мне, и выгибая спину. А меня ломает. От этой покорности ее. И от того, что впервые не чувствую себя заменой. Впервые не вижу, как при взгляде на зеркало, о другом думает. Точнее, вижу, что не думает. Настолько моя, настолько чувствует…что меня корёжит от желания пометить как свою. Пальцем по шее, надавливая на нежную кожу, пока не появляется тонкая красная бороздка. От подбородка и вниз, и я зажмуриваюсь на мгновение, чтобы не наброситься на запах её крови.
Рывком к себе за волосы, насаживая на член, и зарычать от грёбаного удовольствия, слишком сильного и нереального, чтобы оказаться правдой. От безумия, кристаллизовавшегося в воздухе. Я, мать его, вижу эти кристаллы! Бордово-красные, цвета её крови. С чёрными вкраплениями моей одержимости.
Удерживая за бедра и за волосы, вдалбливаться остервенело в её тело, сатанея от громких стонов. От того, как запрокинула голову и зашипела, когда в сторону за волосы дёрнул и в шею сзади клыками вонзился, стиснув руками бёдра, когда вкус её на языке ощутил. Вкус терпкого вина, безжалостно ударивший в голову.
Ослепительно красивая в своей порочности, моя девочка всхлипывает, впиваясь пальцами мне в руки…не смея отвернуться от отражения. Я не позволяю. Удерживаю её взгляд через стекло. Пусть смотрит, в какого монстра превращает меня своим присутствием. Пусть знает, что начисто лишает человеческого облика. Оторваться от её шеи, чувствуя, как безумие накаляется…как раздуваются кристаллы в воздухе, подобно пузырям. Пот градом по спине, по позвоночнику дрожь от надвигающегося урагана. Я его запах чувствую в воздухе. В каждой клетке тела. Слышу в порывах ветра, озлобленно срывающих ветви с деревьев.
Он кружит невидимые кристаллы моего безумия, чтобы взорвать их. С оглушительным звоном они падают на пол веранды, безумие вырывается наружу. Отметинами на её теле, яростными толчками в её лоно.
Оно разворачивается к двери веранды, алчно смотрит на отражение, покрывающееся крупными трещинами.
Меня несёт. Оно меня несёт за болью. За той, что уходит сейчас из меня в Марианну. Продолжая диким зверем вбиваться в горячую плоть, завести руку вперед и безжалостно терзать клитор, растирая его пальцами.
– Смотриии, – голосом своего безумия, удерживая её за волосы, заставить сильнее выгнуться, – смотрии, малыш.
Трещины расходятся по поверхности стекла тонкой сеточкой вен из моей ненависти и злобы…чтобы в следующую секунду с пронзительным звоном распасться на сотни обломкоыв. Вдребезги.
И едва не завыть триумфальным воем, почувствовав спазмы её лона в этот самый момент.
Успеть развернуть к себе и прикрыть ладонью её лицо, впиваясь в губы и не позволяя осколкам поранить его. И когда звон стих, отвернуть её от себя и прошипеть на ухо, продолжая бешено насаживать её на свой член:
– Только я. Чувствуешь?
***
Он мог мне говорить о любви. Мог и умел…а он говорил мне о смерти, и я дрожала от каждого слова. Этого не понять…Даже мне сложно понять. Но он говорил о моей смерти, как никто и никогда не мог бы сказать о любви. Признания бывают разными…И да, для Николаса Мокану эти два слова все еще оставались рифмой, а для меня – безумным доказательством его одержимости. И я не хотела меньше, чем это. Я не хотела сказку, букеты цветов и нежный шепот на ушко… я смерти вот такой хотела. Умирать из-за него и убивать его собой. Осознавать, насколько повернут на мне…Страшно. Невыносимо страшно и так же дико и невыносимо вкусно ощущать привкус этой ужасающей правды каплями крови на искусанных им губах. Понимать, что не отпустит никогда…понимать, что настолько его, что скорее убьет, чем отдаст даже самой себе.