Охота в атомном аду

Я наплескал из отстёгнутой от пояса фляги примерно по полкружки коньяку. Зое налил заметно больше чем себе, поскольку видел, что на сами кружки и, как говорят отечественные алкаши, «уровень долива после отстоя пены» она вообще не смотрит. Мы невнятно чокнулись и выпили. Мне жрать особо не хотелось, и я просто закусил, сжевав галету и пару кусков этой самой «говяжьей солонины», подцепленных из банки кривозубой хозяйской вилкой. С большим сомнением понюхав одну из лежавших на столе лепёшек местного производства, я понял, что это вообще никакой не хлеб (аромат был какой-то странный, даже если считать, что туда добавляли опилки или ещё какую-то фигню) и пробовать сие кушанье как-то поостерёгся. Воду из чайника я тоже пить не стал, тем самым полностью исключив возможность своего усыпления или отравления. Хотя с какой стати – неужели чайник «зарядили» чем-то нехорошим заранее, прямо-таки телепатически почувствовав моё появление здесь? Нет, это уже был полный бред…

В общем, я пассивно наблюдал за дальнейшим развитием сюжета. Вроде всё шло как и предполагалось. Зоя ела именно так, как и должен это делать человек, не видевший таких консервов долгих десять лет. Давненько я такого не видел. Сначала трескала мясо из жестянок ложкой, а потом вычищала внутренности банок галетами, языком и пальцами, тщательно облизывая последние. Я смотрел на это, сидя напротив неё, и думал – не сблевала бы она с отвычки. Или, чего доброго, заворот кишок заработает… Мало ли… Посмотрим…

Никакой движухи снаружи автоматика «ИКНС» пока что не показывала. То есть двое безоружных личностей (одна мужского пола, другая женского) по-прежнему прятались за ближними кустами и заборами, явно ведя наблюдение, но не более того.

Наевшись, хозяйка медпункта заметно раскраснелась тощим лицом, а выражение её глаз разом стало каким-то сонно-блуждающим. Ну, всё нормально, значит, вштырило, реально опьянела. Что и требовалось доказать…

А дальше было уже проще. Пара наводящих вопросов – и разговор помаленьку пошёл. По-моему, моя собеседница очень давно ни с кем вот так не разговаривала, а неожиданное вливание ста граммов крепкого бухла (отощавшему много не надо, но, по своему опыту, я знаю, что и многих вполне сытых и упитанно-жопастых баб от такой дозы разматывает и начинает пробивать на шалости в стиле восточноевропейской порнушки и бесстыдную откровенность) сняло с её мозгов все возможные и невозможные «блоки». Но даже несмотря на то, что язык у неё стал слегка заплетаться, развести её на особую откровенность у меня не так чтобы получилось…

Характерно, что она не стала задавать мне вообще никаких вопросов. Даже не спросила, кто я и откуда, кем был до войны и почему не знаю многих, казалось бы, элементарных вещей… Действительно, а зачем эти мелкие детали, если я завтра уйду отсюда восвояси или же её хапужистые односельчане убьют меня ещё до рассвета? Хотя бы врать не пришлось…

Ну а я спрашивал её в основном о прошлом, и ответы выходили разные, то односложные, то с разными ненужными подробностями…

Начал я издалека и ненавязчиво, с выяснения кто она и откуда.

Фамилия у этой Зои оказалась простая и подходящая – Сиротина. И, разумеется, была она никакой не врач. Что называется, «не доросла», не успела. Просто в конце октября 1962-го, когда всё началось, она была студенткой второго курса лечебного факультета Казанского медицинского института, который у нас там, с 1994 г., известен как КМГУ.

Так что её грустная постатомная история началась довольно далеко отсюда. Как многих других, имеющих какую-то минимальную соответствующую подготовку (а медики всегда подлежат постановке под знамёна в числе первых), её мобилизовали, но не в армию, а всего лишь по линии гражданской обороны, чтобы людей эвакуировать.

Она охотно рассказала, что с их колонной из города выехали несколько тысяч человек, в основном женщины и дети. Роддома, больницы, какие-то детские сады. Разумеется, никто не думал, что всё это надолго, поначалу вообще говорили всего лишь о каких-то там «больших учениях в связи с событиями на Кубе»…

Прозрение для них пришло неожиданно и быстро – когда их привлечённые в качестве санитарного транспорта и еле ползущие от перегруза автобусы отъехали километров на тридцать-сорок, прямо над Казанью, где у моей собеседницы остались родители (которые на прощанье говорили ей обычное «да не бойся ты за нас, ничего же не случится!») и большинство родственников и друзей, бабахнул огненный шар воздушного ядерного взрыва. Называется – повезло…