Охота в атомном аду

Стало быть, я вступил на территорию, где десять лет назад качественно поработало атомное пламя, а не одна только ударная волна. Кто-то, из числа «особо умных» (ну, или «особо кровожадных»), спросит, а где же груды человеческих костей? Ну понятно, у всех перед глазами сразу возникает стереотипный пример – ночная тьма, подсвеченная только голубыми вспышками лазеров, мрачные руины Лос-Анджелеса, жёваные остатки каруселей на детской площадке и прямо-таки россыпи черепов, которые топчут железные ступни идущих в атаку Терминаторов – «Восьмисоток». Это всё, ребята, конечно, красиво (кино оно и есть кино), но, увы, полная лажа. В 1990-е, в период частых подработок вашего покорного слуги на ниве бульварной, криминальной журналистики умные люди из бюро Судебно-медицинской экспертизы вполне доходчиво объяснили мне, причём на конкретных примерах, – после высокотемпературного пожара, когда всё мясо на мослах сгорело, оставшиеся человеческие кости становятся очень хрупкими. И, полежав под открытым небом всего один сезон или даже меньше (ветер, осадки, перепад температур, ультрафиолет), эти самые кости распадаются практически в труху. А спустя десять лет людские останки уже гарантированно распались в костяную муку, на которой давно проросла зелёная травка. Так что топтать какие-то там «костяные россыпи» в моём случае точно не придётся…

И действительно, между чрезмерно растёкшейся в низине рекой и бывшей железной дорогой мне там и сям стали попадаться руины качественно сгоревших разнокалиберных построек, от которых после давних и явно очень сильных пожаров мало что осталось – кое-где закопчённый кирпич уцелевших стен выглядел даже оплавленным. Пройдя немного по насыпи, я начал натыкаться на металлические остатки сгоревших вагонов и автомобилей – и здесь всё было привычно разбито вдребезги… Потом, справа под насыпью, попались два полускрытых метёлками бурного разнотравья танка Т-34–85 – один, без левой гусеницы, лежал на боку, но зато сохранил башню, в отличие от второй, однотипной машины, стоявшей поодаль относительно ровно. Судя по всему, эти горелые танки десять лет назад сдуло с полотна ударной волной вместе с платформами, на которых их везли, – в высокой траве просматривались ржавые вагонные диски и оси…

Солнце село, и я решил сходить в сторону реки. В синих вечерних сумерках погнутые столбы со свисавшими до земли проводами и обломки кирпичных стен с лишёнными окон слепыми проёмами навевали тревогу, привычно рисуя в моём воображении разных монстров (действительно, мало ли кто тут может спрятаться?), но автоматика «ИКНС» не показывала в пределах своего стандартного радиуса ничего, кроме мелких птиц и ещё более мелкого зверья. Чего бояться, десять лет назад тут испарилось или сгорело даже то, то не должно гореть…

Спрашивается, ну и где же какие-то уцелевшие военные городки, в которых якобы совершали свои хитрые бартерные сделки ядовинские аборигены? Что, опять сплошные лживые сказки, сочинённые теми, кто наивно надеялся на то, что хоть где-то сохранилась «лучшая жизнь»? Очень похоже на то. По крайней мере, после того, что я здесь уже многократно видел, можно смело утверждать главное – на этих погостах и пожарищах уцелеть не могло практически ничего, а значит, и жить здесь невозможно…

Кроме огрызков кирпичных стен местами начали попадаться ямы относительно правильной формы (ну явные фундаменты, узловая станция где-то тут была, что ли?), в некоторых из которых цвела тухлая болотная вода – приходилось их обходить, с риском упасть в эту жижу. А глубина там вполне могла быть и в рост человека…

Миновав стороной мрачные тёмные руины покривлённого чудовищной ударной волной огромного здания (внутри был хаос из железок и деталей обрушившейся внутрь арочной крыши, среди которого выделялись ржавые трупы нескольких тепловозов и паровозов, похоже, в прошлом тут было локомотивное депо), заходить в которое мне показалось опасным даже издали (то, что застрявшие на многометровой высоте ржавые железки заметно покачивались на ветру, лично мне доверия не внушало – тут просто чихни не вовремя, и всё посыпется…), я оказался практически на берегу реки.

«Н-да, сильно же тут в своё время рвануло», – повторил я про себя в который уже раз…

Я стоял у края поросшего одуванчиками и бурьяном довольно высокого обрыва, земля с которого периодически обваливалась вниз на протяжении многих лет, что подтверждали лежавшие на самом обрыве и под ним относительно молодые деревья. Внизу, насколько хватало глаз, разливалась мутно-зеленоватая и, как мне показалось, практически стоячая вода. Квакали в своё удовольствие представители видов Рelophylax lessonae, Рelophylax ridibundos и Рelophylax esculentus, то бишь лягушки прудовые, озёрные и съедобные, класс земноводные, отряд бесхвостые земноводные, семейство настоящие лягушки, род зелёные лягушки – да забодай уже комар тех умников, что в будущем создали этот хренов «ИКНС»! От воды несло тиной и чем-то сладковатым, похоже, тухлятиной…