Но я не могу сдержать своего жадного взгляда, который пожирает его тело, особенно задерживаясь ниже талии.
Я не забыла, как грозен член Зейда. И все же каждый раз, когда я вижу его и понимаю, что он обязательно окажется во мне, меня словно пронзает током.
Мой рот наполняется слюной, когда я вспоминаю боль от того, как он растягивает меня, и то, с каким трудом он входит в мою киску. Черт, это чем-то похоже на зависимость от боли при нанесении татуировки. При каждом укусе иглы хочется убежать, но ты остаешься, потому что результат обещает чистое, мать его, блаженство.
Бросив на меня испытующий взгляд, он подходит к комоду и достает что-то из ящика. Господи, его задница почти такая же аппетитная, как и передняя часть. Мои легкие смыкаются, и я перестаю дышать.
От его тела меня отвлекает лязг металла. Он приближается ко мне, держа в руках черные наручники, и от этого зрелища мое сердце подскакивает, как камушек на поверхности озера.
Я делаю большой шаг назад. Большинство мужчин, увидев нерешительность, остановились бы, но Зейд не колеблется и идет ко мне.
– Что ты собираешься с ними делать? – спрашиваю я, и тревога в моей груди нарастает.
– Не волнуйся, детка, они для меня.
Я встречаю его взгляд и мгновенно успокаиваюсь. В его черно-белых глазах плещется целый мир эмоций. Желание, любовь, коварный умысел. Но он чертовски спокоен, и именно это и заставляет меня расслабиться.
Нахмурив брови, я смотрю, как он протягивает мне наручники и ключ, но не беру их.
– Что ты задумал? – спрашиваю я, поднимая на него глаза.
– Разве я не говорил, что тебе не нужен полицейский, чтобы надеть на меня наручники? Я сказал, что позволю тебе сделать со мной все, что ты захочешь, и именно это я и делаю.
Не знаю, почему я так удивляюсь этим словам. Он ясно дал понять, что власть в моих руках, но видеть, как он буквально передает мне ее, все равно неожиданно.
Облизав губы, нерешительно беру их и кладу ключ на тумбочку. Он снова поворачивается, демонстрируя мне огромного осьминога, вытатуированного у него на спине, щупальца которого забираются на плечи и шею.
Иногда, когда Зейд спит, я прослеживаю пальцем каждую его линию, знакомясь с ощущением его тела, когда он не требует этого от меня.
Как и в те ночные часы, я провожу пальцами по мелким элементам рисунка, удивляясь таланту, который воплотил его.
Мышцы его спины вздрагивают от моих прикосновений, и я чувствую себя немного приободренной от того, какое воздействие я оказываю.
Наслаждаясь его реакцией, я принимаюсь дразнить его. Вожу подушечками пальцев по его спине, рукам и кистям. По его коже бегут мурашки, и я сдерживаю улыбку. Не думаю, что вообще когда-либо видела, чтобы у этого человека было что-то настолько банальное, как
Я застегиваю наручники на его запястьях и резко вдыхаю, когда он снова разворачивается ко мне. Персефона, заключившая Аида в темницу, – и это слишком сладко, чтобы не вызвать повышенное слюноотделение.
– Ты позволишь мне сделать с тобой все, что я захочу? – переспрашиваю я, не веря.
Видеть его таким… беззащитным – мой мозг просто не может этого переварить.
Его глаза темнеют, и ухмылка сползает с его лица.
– Ты всегда была атеисткой, насколько я понял. Ты не способна верить в то, чего не видишь, и тебе не хватает самой веры потому, что ты слепа к тому, что находится перед твоими глазами. Я в твоем распоряжении – всегда был. Тебе просто нужно увидеть это, чтобы окончательно поверить.
Прочистив горло, я шепчу:
– Садись на кровать.
Он не колеблясь делает шаг и медленно садится, его колени раздвигаются. Мой взгляд снова устремляется туда, и мое сердце трепещет, подобно крыльям колибри, одновременно завороженное и напуганное.
Заставляя себя сосредоточиться, я хватаюсь за подол ночной сорочки и стягиваю ее через голову, сохраняя медленный и мучительный темп. Зейд одобрительно хмыкает, и я смелею. Достаточно, чтобы я спустила трусики с бедер и освободилась от них.
Сексуального способа сделать это не существует, но, глаза Зейда жадно пожирают мое тело, мне кажется, будто я справляюсь с этим не хуже умелой стриптизерши. Но на самом деле я бы наверняка свернула себе шею, если бы попыталась осуществить что-нибудь такое.
– На кровать и на колени, – велю я ему, вскидывая подбородок, чтобы указать направление.
Он усмехается, но делает то, что я говорю, и забирается на кровать с грацией пантеры. Он садится на пятки и раздвигает колени, и больше всего на свете я хочу сфотографировать его, чтобы потом, когда мы станем старыми и седыми и ни один из нас уже не будет способен на секс, смотреть на этот снимок.
Полосы лунного света и мягкое сияние бра подчеркивают все твердые выпуклости на его груди и прессе, выделяют каждую мышцу, напрягающуюся под его кожей.
Лишь дьявол может так божественно управлять тенями на своем теле. Дьявол и Бог – две противоположные силы, составляющие одно противоречивое существо.