Особенно на Франческу и на каждого мужчину, который украл частичку моей души той ночью. Частичку, которую, кажется, даже Зейд уже никогда не сможет мне вернуть.
Там, где раньше находилась моя чистота, всегда будет не хватать кусков.
– Иди подготовься в красивой комнате. Наши гости скоро приедут. – Ее глаза ехидно скользят по моему телу. – И выгляди презентабельно, – добавляет она. Слова вонзаются в мою кожу как иглы, после чего Франческа разворачивается и выходит, стуча каблуками по деревянному полу.
Скрежеща зубами, я прилагаю огромные усилия, чтобы не закричать. От ярости, боли и разочарования.
Вместо этого я заставляю свое избитое тело двигаться; сползаю с кровати и направляюсь в красивую комнату.
Снизу доносятся мужские голоса, и от этих звуков мое сердце подлетает к горлу. Я пытаюсь сглотнуть, когда сталкиваюсь с Фиби на пороге.
Как только наши взгляды встречаются, мы обе отворачиваемся. Не в силах поддерживать связь из-за того, что мы обе пережили тогда. Стыд. Неловкость. Горе. Все это вылезает на первый план, когда мы входим в комнату.
Бетани и Глория перебирают одежду на вешалке, которую Франческа, должно быть, оставила для нас. Вместо откровенных нарядов на металлической вешалке висят теплые вещи. Видимо, ей не очень-то хочется, чтобы пять ее девушек бегали в мороз в одних стрингах и с кисточками на сосках.
Джиллиан сидит у туалетного столика и наносит консилер, надеясь скрыть темные круги под глазами. Мы ненадолго встречаемся взглядами, и она тут же отворачивается. Я не видела ее после нашего наказания – видимо, она приболела и пропустила последние пару занятий.
К моему горлу поднимается рой злых пчел, и я не могу остановить ту неконтролируемую горечь, которая обвивает мое сердце и подвешивает его на ниточки, словно марионетку.
Спала ли она в ту ночь? Слышала ли она, как три девушки кричат от боли и умоляют своих мучителей остановиться? Умоляют, умоляют и снова умоляют.
Устала ли она от этого слова? Не кажется ли оно ей теперь смешным? Когда слово произносится так много раз, оно теряет смысл. Оно звучит как тарабарщина – звук, состоящий из тонов и оттенков, не имеющих никакого четкого значения. Слова же – это конструкции, созданные людьми для передачи своих желаний и потребностей. Но какое они имеют значение, если их никто не слушает?
Ее глаза снова встречаются с моими, и на их поверхности появляется глянцевый блеск. Вот оно. Стыд. Неловкость. Горе.
Она закончила тренировку невредимой, но, похоже, последние несколько дней ее грызет чувство вины выжившего.
Я опускаю руки, ругая себя за то, что вымещаю злость на человеке, который этого не заслуживает. Джиллиан просто пытается выжить, как и все мы. Она ни в чем не виновата.
И тут входит Сидни, вся такая высокая и излучающая могущество, и мой необоснованный гнев на Джиллиан направляется на ту, кто его действительно заслуживает. Она ведет себя так, как будто и не провела целый день в подвале, вопя во все горло.
Прикусив язык, я механически подхожу к туалетному столику рядом с Джиллиан. И когда я протягиваю руку к ярко-розовому спонжу и консилеру, появляется ощущение, что мои кости сидят на ржавых шарнирах. Для того чтобы замаскировать все мои синяки, потребуются килограммы косметики, но для начала я довольствуюсь несколькими каплями.
Руки дрожат, пока я наношу на лицо тональное средство, предназначенное для того, чтобы спрятать мою боль. Бетани и Фиби тихо переговариваются, и их шепот полон страха и утешения.
Я уже подумываю прислушаться к их разговору, но меня отвлекает Сидни, которая срывает с себя одежду и остается голой. Мы с Джиллиан отлично видим ее в наших зеркалах. Мы обе замираем с занесенными кисточками, глядя на стоящую позади нас невменяемую, которая начинает перебирать одежду на вешалке.
Шепот Бетани и Фиби стихает, и вскоре уже вся комната с тревогой наблюдает за ней.
Смотреть, как она напевает, снимает с вешалки рубашку и рассматривает ее, будто она самая обычная девушка, делающая покупки в модном бутике, просто невыносимо. Взгляды, впивающиеся в ее обнаженную кожу, нисколько ее не заботят.
Заставив себя оторвать взгляд, я снова перевожу его на Джиллиан. Она смотрит только на себя, скорее всего пытаясь не замечать голую Сидни в зеркале.
– Дашь какой-нибудь совет? – спрашиваю я слабым и хриплым от криков голосом.
Краем глаза я вижу, как она замирает. Она берет себя в руки и продолжает размазывать консилер, прочищая горло.
– Прячь свои следы, – тихо произносит она с заметным русским акцентом. У нее красивый голос, и приятели Рокко тоже так считают. – И убегай только при необходимости. Смысл не в том, чтобы убежать как можно дальше, а в том, чтобы тебя не нашли. Можно удирать бесконечно долго, но так они все равно поймают тебя.