Охотясь на Аделин

Гладкую кожу, которую он изуродовал.

Осколки моего рассудка, которые рассыпаются с каждым его прикосновением и каждым шепотом, предвещающим день, когда я стану его.

Мою способность касаться кого-либо и ощущать прикосновения в ответ, не желая перерезать себе горло.

Мое достоинство, самоуважение и ощущение комфорта в моем теле.

Мою чертову ценность.

Все это больше не имеет смысла.

Потому что на самом деле ему нужна каждая разбитая частичка моей души, а мне – разбитые куски его.

Но моя душа уже занята – занята злым человеком, который намерен оставить ее при себе. И полагаю, взамен он отдал мне свою.

Только я не знаю, что мне с ней делать.

– Когда-нибудь ты произнесешь его, Алмаз. Ведь ты проведешь со мной всю оставшуюся жизнь, – обещает он.

Мои ноги сжимаются вокруг его бедер, и он трахает меня сильнее, наклоняясь, чтобы провести языком по моему соску. Я стискиваю зубы, к горлу подкатывает желчь.

– Ты моя, – стонет он. – Ты вся моя.

Его зубы смыкаются над моей израненной грудью, и он кусает ее до тех пор, пока мое зрение не чернеет от агонии, а из горла не вырывается крик. Но даже тогда он не успокаивается. Не успокаивается до тех пор, пока кровь не начинает сочиться сквозь щели его зубов, и я начинаю умолять его о ноже.

Какая трагедия.

Наконец он отпускает меня, на его нижней губе остается багровый след. Его глаза распахиваются, он двигает бедрами все быстрее, а его ласки на моем клиторе учащаются.

И постепенно он отвлекает меня от огня, пылающего на верхушке моей груди. Я резко вдыхаю – отрывистым вдохом, полным печали.

Оргазм, блуждающий в моем теле, догоняет меня. И еще один кусочек моего рассудка откалывается.

* * *

– Мне уже надоело смотреть на этот чертов неоспорин, – произносит Рио за моей спиной.

Ксавьер только что ушел. Сегодня он был особенно жесток, кромсая зажившие шрамы на моей спине, груди и животе. С каждым разом он заходит все дальше и дальше.

Говорят, выбраковка нужна, чтобы отобрать тех, кто вынослив, – тех, кто может пережить что угодно. Но я не уверена, что переживу еще одну ночь с ним.

– Прости, – мямлю я, слишком измученная, чтобы срываться на нем. Мой взгляд устремлен на десятки палочек, вырезанных на тумбочке, и это угнетает меня лишь сильнее.

– Ты сдаешься, princesa, – вздыхает он, бросая аптечку на кровать.

Он начал звать меня так после выбраковки, и теперь это обращение звучит скорее как ласка, нежели как оскорбление.

Франческа так и не освободила его от заботы обо мне, и никто из нас не стал пресекать это. Этого не скажешь вслух, но думаю, мы оба находим утешение друг в друге.

– А тебе-то какое дело? – ворчу я, не отрывая взгляд от стены.

Он достает несколько бумажных полотенец и слегка промакивает раны на моей спине. Они только начали покрываться струпьями с прошлого раза.

Оказывается, Франческе не стоило так беспокоиться о моих шрамах после автомобильной аварии. Найти человека, который, как выяснилось, наслаждается их видом, да еще и добавляет новых, – большая удача.

Я все еще лежу обнаженная, но я уже привыкла быть голой перед мужчинами, ведь теперь это происходит постоянно. А все потому, что я живу с психованной сукой.

Сидни особенно разозлилась на меня за то, что я вырубила ее в ночь выбраковки, и в отместку попыталась отрезать мне волосы. К счастью, тогда вмешалась Джиллиан, и она отделалась лишь наказанием.

С тех пор она сделала своей личной миссией подставлять меня за самые глупые выходки при каждом удобном случае: рисовать на стенах, как маленький ребенок, бить посуду, ронять еду, портить одежду в красивой комнате.

Думаю, в большинстве случаев Франческа знает, что это не я, но она так устала от постоянных склок, что теперь срывает злость на нас обеих. Сидни с радостью принимает свою участь, пока я страдаю.

Я смирилась с наказаниями, которые, впрочем, всегда заканчиваются ночью с Рокко и его дружками. Поначалу я пыталась защищаться, но это ничего не изменило.

– К счастью для тебя, этим ранам нужно зажить, так что больше никаких ночей с ним, пока он официально не заплатит за тебя.

Удивленно оборачиваюсь к нему. Франческа ничего не говорила мне об этом, но я все равно чувствую облегчение. Иногда Рио сообщает мне информацию, которую не должен рассказывать. Я ни разу не спросила его почему, слишком боясь, что он перестанет. После того как он рассказал мне о своей сестре, между нами установилось некое подобие товарищества. Мы оба скованы своими бедами и оба смирились с тем, что никто из нас не может помочь друг другу выбраться из железных цепей, обвивающих наши запястья.

Я пожимаю плечами.

– Без разницы. Остальные все равно будут развлекаться. Не хочешь к ним присоединиться в следующий раз? – сухо спрашиваю я.

В обычной ситуации я бы пришла в ужас, что говорю это, но сейчас я ничего не чувствую.

Рио усмехается.

– Ты мне не интересна.

– Нет? Никто из других девочек тоже?

Помню, как Сидни пыталась вывести меня из себя, утверждая, что Рио прокрадывается к ней в спальню по ночам. Меня не волновало это тогда – не волнует и сейчас. Я почти уверена, что она лгала.