Охотник

       Во Вьетнаме его в основном раздражали сами вьетнамцы. Попав в эту страну без особых предубеждений, Оскар быстро почувствовал сильное отвращение к вьетнамцам независимо от их пола и возраста. Ему не нравились ни внешний вид «косоглазых», ни их запах, ни ценности, ни поведение, ни их общество. Он не видел ни малейшей разницы в том, правит ли косоглазыми банда коммунистов из Ханоя или банда капиталистов из Сайгона. Он был бы просто счастлив, если бы южных и северных вьетнамцев оставили в покое, чтобы они могли убивать друг друга до бесконечности.

       Оскар определенно не был пацифистом; в принципе, он не возражал ни против войн вообще, ни вьетнамской «полицейской операции» в частности. Он считал свою работу во Вьетнаме опасной, но также требующей напряжения сил и возбуждающей. Однако, существовали некоторые вещи, которые начали беспокоить его, некоторые надоедливые мысли.

       Одна из них заключалась в вопиющем лицемерии и фальши американского правительства. Южновьетнамцы предположительно были «союзниками» Америки, и американские войска находились там, выполняя свои «союзнические обязательства». Но то была чистая ерунда. Косоглазые не были существами, которых можно было брать в союзники; и если бы Америка попала в переплет и нуждалась в военной помощи, никто в этой части света не шевельнулся бы, чтобы помочь ей.

       Чем лучше он узнавал вьетнамцев, тем больше действовал ему на нервы самонадеянный трёп Вашингтона о «помощи в защите свободы» в Юго-Восточной Азии. Косоглазых меньше всего заботила «свобода», но даже если это было не так, то их свобода не стоила жизни даже одного его боевого товарища. Примерно такие мысли приходили в голову Оскара каждый раз, когда кто-нибудь из летчиков его эскадрильи не возвращался с боевого вылета, или когда он видел, как из вертолета выгружали резиновые мешки с телами убитых солдат.

       Если бы правительство заявило всем и каждому, что действия во Вьетнаме – просто военная игра, вроде обычая в древнегреческой Спарте, дабы держать в форме военную машину США, а все фальшивые ограничения в выборе целей, которыми были связаны американские войска, просто часть этой игры, для Оскара было бы легче примириться со всем этим. Но поддерживать отговорку, что они сражаются за жизненно важные национальные интересы, и в то же время делать все возможное, чтобы избежать военной победы, которой можно было добиться: от всего этого Оскара тошнило, и наполняло глубоким унынием в отношении политических деятелей, хозяев управляемых средств массовой информации и всех остальных, кто дома составлял «Систему».

       Ещё одна вещь, которую принес Оскару вьетнамский опыт, состояла в том, что он стал больше ценить таких же, как он сам Белых людей. Все летчики в его части были Белыми – по существу, они были тщательно отобранной группой Белых, элитой – и Оскар не мог удержаться от противопоставления их южновьетнамским войскам и черным американским военнослужащим в расово перемешанных американских сухопутных войсках. Это была не только его подсознательная нелюбовь к чужакам, как ответ на различия во внешности и речи; это было нечто более глубокое и фундаментальное. Это было внутреннее ощущение чуждости.

       Черные чувствуют это, и они используют слово «душа» для выражения такого состояния: душа – хорошее слово, означающее духовную связь личности со всеми прошлыми и будущими поколениями своего народа, расы. Из этих корней произрастает все: физическое, умственное и духовное. Корни определяют не только, как человек выглядит, и то, как он думает и ведет себя, но равно и его общее отношение к миру.

       Взять, например слово «гордость», также часто используемое черными. В нем отражаются совершенно разные мироощущения различных рас. Для Оскара и других летчиков это слово означало, по существу, чувство собственного достоинства, которое основывалось на чувстве личных достижений и успехов и больше всего – на достижении владения самим собой; оно пронизывало всё как аура достоинства, или, можно даже сказать, чести.

       Для черных же «гордость» означала своего рода наглую дерзость, драчливое стремление бросить вызов любому «Беляку». Это проявлялось у них в иерархии скотного двора. Что касается вьетнамцев, то трудно сказать, есть ли вообще в их языке слово для выражения такого понятия. Вероятно, наиболее близкое существующее у них понятие переводится как «лицо». Как и у черных, это, прежде всего, социальное понятие, зависящее от отношений с другими личностями, в то время как для Белых это намного более частное, внутреннее дело.